Коллектив авторов - 12 шедевров эротики

Кто-то вошел. Жорж быстро обернулся. Это была простая, бедная женщина в шерстяной юбке; она упала на колени возле первого стула и осталась неподвижной, сложив руки, устремив глаза к небу, вся поглощенная молитвой.

Дю Руа смотрел на нее с любопытством, спрашивая себя, какая печаль, какое горе, какое отчаяние могли терзать эту простую душу. Она погибла от нищеты, – это было видно. Может быть у нее к тому же был дома муж, который ее бил, или умирающий ребенок.

Он мысленно произнес: «Бедные люди! Как они страдают!» И им овладел гнев против безжалостной природы. Потом он подумал, что эти нищие, по крайней мере, верят в то, что о них заботятся на небе, верят в то, что там точно записаны все их земные дела и подводится баланс их добрых и злых поступков. На небе. Где же это?

И Дю Руа, которого тишина церкви располагала к размышлениям о высоких материях, одним взмахом мысли вынес суждение о вселенной, прошептав:

– Как все это глупо устроено!

Шелест платья заставил его вздрогнуть. Это была она.

Он встал и быстро подошел к ней. Она не протянула ему руки и тихо сказала:

– Я располагаю всего несколькими минутами. Я должна тотчас вернуться; встаньте на колени возле меня, чтобы нас не заметили.

И она направилась в главный придел, отыскивая приличное и надежное место с видом женщины, хорошо знакомой с расположением церкви. Лицо ее было закрыто густой вуалью; она двигалась тихо, едва слышными, заглушенными шагами.

Дойдя до клироса, она обернулась и прошептала таинственным тоном, каким обычно говорят в церквах:

– Пожалуй, в боковых приделах лучше, – здесь слишком на виду.

Перед дарохранительницей главного алтаря она низко склонила голову и сделала приседание, затем повернула направо, в сторону выхода, и, наконец, решившись, взяла молитвенную скамеечку [45]и опустилась на колени.

Жорж завладел соседней скамеечкой, и, как только оба они оказались на коленях и приняли молитвенную позу, заговорил:

– Благодарю вас, благодарю. Я вас обожаю. Я хотел бы вам постепенно повторять это, хотел бы рассказать вам, как я начал вас любить, как вы покорили меня с первого же раза… Позволите ли вы мне когда-нибудь излить свою душу, высказать вам все это?

Она слушала его в позе глубокой задумчивости, как будто ничего не слыша. Потом ответила, не открывая закрытого руками лица:

– Я совершаю безумие, позволяя вам так говорить со мною. Безумием с моей стороны было прийти сюда, безумие – делать то, что я делаю, давать вам надежду, что этот случай может иметь какие-нибудь последствия. Забудьте об этом, так нужно, – и никогда мне об этом не говорите.

Она замолчала. Он искал ответа, решительных, страстных слов, но, не будучи в состоянии подкрепить их жестами, чувствовал себя связанным.

Он начал:

– Я ничего не жду… ни на что не надеюсь. Я люблю вас. Что бы вы ни делали, я буду вам повторять это так часто, с такой настойчивостью и страстью, что, в конце концов, вы поймете меня. Я хочу, чтобы моя нежность передалась вам, чтобы постепенно, час за часом, день за днем, она проникла в вашу душу, чтобы в конце концов вы пропитались ею, точно влагой, падающей капля за каплей, чтобы она смягчила вас, наполнила нежностью и заставила когда-нибудь ответить мне: «Я тоже люблю вас».

Он чувствовал, как дрожит ее плечо рядом с ним, как вздымается ее грудь; она прошептала очень быстро:

– Я тоже люблю вас.

Он сильно вздрогнул, словно от удара по голове, и испустил вздох:

– О боже мой!..

Она продолжала, задыхаясь:

– Зачем я вам это сказала? Я чувствую себя преступницей, презренной… Я… ведь у меня две дочери… но я не могу… Я бы никогда не поверила, никогда не поверила, никогда не подумала… Но это сильнее… сильнее меня. Слушайте… Слушайте… Я никогда никого не любила… кроме вас… клянусь вам… И люблю вас уже целый год, тайно, в глубине моего сердца… О! Сколько я страдала и боролась, если бы вы знали, но больше я не могу… Я люблю вас…

Она плакала, закрыв лицо руками, и все ее тело вздрагивало от волнения.

Жорж прошептал:

– Дайте мне вашу руку. Я хочу прикоснуться к ней, пожать ее.

Она медленно отняла руку от лица. Он увидел ее щеку, совсем мокрую, слезнику, готовую скатиться с ресницы.

Он взял ее руку, сжал ее.

– О! Как бы я хотел выпить ваши слезы!

Она сказала тихим, упавшим голосом, похожим на стон:

– Пощадите меня… Я погибла!

Он едва удержался от улыбки. Что мог он с нею сделать в этом месте? Он прижал к сердцу ее руку и спросил:

– Слышите, как оно бьется? – потому что весь запас его страстных излияний иссяк.

В течение нескольких секунд мерные шаги прогуливавшегося господина все приближались. Он обошел все алтари и уже, по крайней мере, во второй раз спускался по маленькому правому приделу. Услышав, что он уже совсем близко от скрывавшей ее колонны, г-жа Вальтер вырвала у Жоржа руку и снова закрыла лицо.

Теперь они оба стояли неподвижно, коленопреклоненные, как будто вместе возносили к небу пламенные мольбы. Полный господин прошел недалеко от них, бросил на них равнодушный взгляд и направился к выходу, продолжая держать шляпу за спиной.

Дю Ру а, думавший о том, как бы добиться свидания где-нибудь в другом месте, не в церкви, – прошептал:

– Где я вас увижу завтра?

Она не отвечала. Она казалась застывшей, превратившейся в статую, олицетворяющую молитву.

Он продолжал:

– Хотите, встретимся завтра в парке Монсо?

Она повернулась к нему и открыла лицо, смертельно бледное, искаженное ужасным страданием, и сказала прерывистым голосом:

– Оставьте меня… Оставьте меня теперь… уйдите… уйдите… на пять минут… Я слишком страдаю в вашем присутствии… я хочу молиться… и не могу… Уйдите… Дайте мне помолиться… одной… пять минут… Я не могу… дайте мне умолить бога, чтобы он меня простил… чтобы он меня спас… Оставьте меня на пять минут…

У нее был такой взволнованный вид, такое страдальческое лицо, что, не говоря ни слова, он встал, потом, после минутного колебания, спросил:

– Можно мне вернуться через несколько минут?

Она утвердительно кивнула головой, и он направился к клиросу.

Тогда она попыталась молиться. Она сделала невероятное усилие, чтобы призвать к себе бога, и, трепеща всем телом, не помня себя, воскликнула, обращаясь к небу:

– Помилуй меня!

Она яростно сжимала веки, чтобы не видеть больше того, кто только что ушел. Она гнала от себя мысль о нем, она боролась с ним, но вместо небесного видения, которого жаждало ее измученное сердце, перед ее взором продолжали стоять закрученные усы молодого человека.

В течение уже года она днем и ночью боролась с этим все возраставшим искушением, с этим образом, который неотступно преследовал ее, который завладел ее мечтами и телом, который смущал ее сон. Она чувствовала себя пойманной, как зверь в тенетах, – связанной, брошенной в объятия этого самца, победившего, покорившего ее одним только цветом своих глаз и пушистыми усами.