Коллектив авторов - 12 шедевров эротики

Тогда она прошептала:

– Да, это возможно… Я подозревала, что они что-то делают помимо нас…

Жоржу не хотелось спать; он пододвинулся к жене и нежно поцеловал ее в ухо. Она резко оттолкнула его:

– Прошу тебя, оставь меня в покое. Я совершенно не расположена дурачиться.

Он покорно повернулся к стене, закрыл глаза и вскоре заснул.

Церковь была обтянута черным, и у дверей ее большой щит с короной возвещал прохожим о том, что хоронят дворянина. Обряд только что кончился, и присутствующие медленно расходились, проходя мимо гроба. Племянник графа де Водрека пожимал всем руки и отвечал на поклоны.

Жорж Дю Руа с женой вышли из церкви и направились домой. Оба молчали, погруженные в свои мысли.

Наконец, Жорж произнес, как бы говоря сам с собой:

– Однако. Это странно!

Мадлена спросила:

– Что странно, мой друг?

– Что Водрек нам ничего не оставил.

Она внезапно покраснела; казалось, легкая розовая вуаль покрыла ее бледную кожу, поднявшись от шеи к лицу. Она сказала:

– Почему он должен был нам что-нибудь оставить? У него не было для этого никаких оснований.

Немного помолчав, она прибавила:

– Может быть у какого-нибудь нотариуса хранится завещание. Пока еще мы ничего не знаем.

Он подумал, потом тихо сказал:

– Да, это возможно; ведь, в конце концов, он был наш лучший друг, как твой, так и мой. Он обедал у нас два раза в неделю, приходил в любой час. У нас он чувствовал себя, как дома, совсем как дома. Он любил тебя, как отец; у него не было семьи, не было детей, братьев, сестер, никого, кроме этого племянника, да и с тем он не был близок. Да, по всей вероятности, существует завещание. Я не говорю о крупной сумме, достаточно хоть какого-нибудь пустяка, который доказал бы, что он подумал о нас, что он любил нас, ценил нашу привязанность. Какой-нибудь знак дружбы мы, во всяком случае, заслужили.

Она ответила с задумчивым и равнодушным видом:

– Возможно, конечно, что есть завещание.

Когда они вернулись домой, слуга подал Мадлене письмо. Она прочла его и передала мужу.

«Контора нотариуса Ламанера, улица Вож, 17.

Милостивая государыня!

Имею честь просить вас пожаловать ко мне в контору между двумя и четырьмя часами во вторник, среду или четверг по касающемуся вас делу.

Примите и пр.

Ламанер»

Теперь покраснел Жорж.

– Должно быть, это то самое. Странно, что он приглашает тебя, а не меня, законного главу семейства.

Сначала она ничего не ответила, потом, после короткого раздумья, сказала:

– Хочешь, пойдем туда сейчас же?

– Хорошо, пойдем.

Позавтракав, они отправились к нотариусу.

Когда они вошли в контору Ламанера, старший клерк встал с подчеркнутой почтительностью и проводил их к своему патрону.

Нотариус был маленький, совершенно круглый человечек. Голова его напоминала шар, привинченный к другому шару, который покоился на двух ногах – таких маленьких и таких коротких, что они тоже немного походили на шары.

Он поклонился, указал на кресла и сказал, обращаясь к Мадлене:

– Милостивая государыня, я вас пригласил, чтобы ознакомить вас с завещанием графа де Водрека, касающимся вас.

Жорж не мог удержаться, чтобы не прошептать:

– Я догадывался об этом.

Нотариус добавил:

– Я вам сообщу сейчас содержание этого документа, весьма, впрочем, краткого.

Он достал из лежавшей перед ним папки завещание и прочел его:

«Я, нижеподписавшийся, Поль-Эмиль-Синриен-Гонтран граф де Водрек, в здравом уме и твердой памяти, сим выражаю свою последнюю волю.

Так как смерть может постигнуть нас каждую минуту, то, в предвидении ее прихода, я считаю благоразумным написать свое завещание, которое будет храниться у нотариуса Ламанера.

Не имея прямых наследников, я оставляю все свое имущество, состоящее из процентных бумаг на шестьсот тысяч франков и из недвижимости ценностью приблизительно в пятьсот тысяч франков, г-же Кларе-Мадлене Дю Руа, не ставя ей никаких условий и не требуя никаких обязательств с ее стороны.

Прошу ее принять этот дар от умершего друга в знак преданности и глубокой, почтительной привязанности».

Нотариус сказал;

– Вот и все. Завещание это помечено августом этого года и написано взамен другого документа такого же содержания, составленного два года тому назад на имя Клары-Мадлены Форестье. У меня хранится и первое завещание, которое в случае протеста со стороны родственников может служить доказательством того, что воля графа де Водрека была неизменна.

Мадлена, очень бледная, сидела, не поднимая глаз. Жорж нервно крутил усы. После нескольких минут молчания нотариус добавил:

– Само собою разумеется, сударь, что ваша жена не может принять этого дара без вашего согласия.

Дю Руа встал и сухо ответил:

– Я должен это обдумать.

Нотариус с улыбкой поклонился и любезно сказал:

– Я понимаю, сударь, щепетильность, которая заставляет вас колебаться. Я должен прибавить, что племянник графа де Водрека, ознакомившись сегодня утром с последней волей своего дяди, выразил готовность ей подчиниться, если ему будут предоставлены сто тысяч франков. По моему мнению, завещание это неоспоримо, но процесс наделал бы много шуму, которого вам, может быть, удобнее было бы избежать. В обществе часто возникают неблагожелательные толки. Во всяком случае, попрошу вас дать мне ответ по всем пунктам до субботы, если возможно.

Жорж поклонился:

– Хорошо, сударь.

Потом он церемонно раскланялся, пропустил вперед жену, которая за все это время не произнесла ни одного слова, и вышел с таким суровым видом, что нотариус перестал улыбаться.

Как только они вернулись домой, Дю Руа резко захлопнул дверь, бросил шляпу на постель и крикнул:

– Ты была любовницей Водрека?

Мадлена, снимавшая вуаль, вздрогнула и обернулась к нему:

– Я? О!

– Да, ты. Никто не оставляет всего своего состояния женщине, если она не…

Она начала дрожать, и ей не удавалось вытянуть булавок, которыми была прикреплена прозрачная ткань.

После минутного размышления она пролепетала взволнованным голосом:

– Что с тобой?.. Что с тобой?.. Ты сходишь с ума… Ты… ты… Разве ты сам… только что… разве ты не… не надеялся… что он тебе что-нибудь оставит?

Жорж стоял около нее и следил за всеми проявлениями ее волнения, как следователь, который старается уловить малейшие промахи подсудимого. Он сказал, делая ударение на каждом слове:

– Да… Он мог оставить что-нибудь мне… мне, твоему мужу… мне, своему другу… Понимаешь… но не тебе, своей подруге… не тебе, моей жене. В этом огромная, существенная разница с точки зрения приличий… и общественного мнения.

Мадлена тоже пристально смотрела на него, пытливым и странным взором смотрела ему в глаза, словно стараясь что-то прочесть в них, словно желая раскрыть в них ту таинственную сущность человека, в которую мы никогда не можем проникнуть, которая лишь иногда обнаруживает себя на одно короткое мгновение, в минуты беспечности, небрежности или самозабвенья, приоткрывающие дверь в неведомые глубины души. Медленно и раздельно она сказала: