Коллектив авторов - 12 шедевров эротики

Буассело едко усмехнулся:

– «Сумасшедшие девственницы», вступление к «Свадебному маршу», музыка Анри Батайля!..

– А что же? Девственность, такая ценная в глазах прежних покупателей жен, по-моему, сейчас имеет так же мало значения, как молочные зубы. И суеверие, с которым к ней многие относятся, мне кажется скорее признаком садизма, чем разумного отношения к вещам. Я разделяю мнение Стендаля, для которого «девственность есть только источник пороков и несчастий, сопровождающих наши современные браки».

Буассело саркастически ответил:

– Теперь меня больше не удивляет ваша терпимость к большевизму! Коммунизм в любви – это тоже просто один из взглядов на жизнь.

Бланшэ пожал плечами.

– Никто не говорит о коммунизме, а только о том, чтобы дать девушкам те же права и свободу выбора, которые имеют мужчины. Нелепо приговаривать их тысячами к безбрачию и одновременно к проституции и пыткам насильственного наслаждения! Развитие проституции происходит от безбрачия девушек. От этого же уменьшается и рождаемость.

– О, да, – заключила г-жа Амбра. – Никогда не народят теперь много детей. Но – да здравствует жизнь!

Режи хотел было возразить опять, но вдруг перехватил остановившийся на Монике взгляд Бланшэ. Она тоже взглянула ему в глаза, выразив свою солидарность кивком головы. Всем существом своим она была на его стороне. Тогда Режи дернулся со стула так резко и злобно – весь в огне своей рыжей бороды, – что г-жа Амбра вздрогнула, словно черт выскочил из коробки.

– Вы меня напугали!..

– Простите! Со всей этой болтовней время пролетело незаметно. Пора ехать. Я жалею, дорогой Бланшэ, что увожу одну из ваших поклонниц. Вы едете, Моника?

– Оставайтесь, – настаивала г-жа Амбра, возмущенная неприличной выходкой. – Мы покончим за ужином со свининой со свежим салатом из нашего сада… Наши друзья уезжают только после обеда, с десятичасовым поездом.

Почувствовав, что Моника колеблется, Режи пошел на последнее средство.

– Это невозможно! У нас испорчены фары.

Он лгал. Но Моника уступила… боясь скандала.

Бланшэ поцеловал ей руку. Она взглянула на побледневшего от злобы Режи и громко, как обещание, сказала:

– До скорого свидания!

Оставив автомобиль в гараже на площади Мен-Сюльпис, Моника и Режи молча возвращались домой.

На обратном пути она отказалась от каких бы то ни было разговоров и теперь с тоской чувствовала приближение рокового момента. Разразится обычная сцена, по шаблону: поток упреков, град оскорблений, а потом, после грозы, безвольное падение на дно – в мягкую грязь унизительного наслаждения, налипающую с каждым разом все больше и больше. В этот воскресный осенний вечер, мягко опускающийся на зелень Люксембургского сада, их жилище казалось ей еще более убогим, бедным… Мещанская атмосфера жизни, ничего интимного, нежного. Ничего, кроме вражды.

На углу улицы Бонапарта они остановились.

– Погода прекрасная, и обед сегодня дома не готовили… Не стоит преодолевать эти три этажа, чтобы сейчас же сойти… Может быть, мы где-нибудь отдохнем до ресторана?

– Нет, иди куда хочешь, я посижу в саду. Я хочу побыть одна… Ты за мной зайдешь.

Он пожал плечами.

– Как хочешь!

Они прошли мимо лужаек, на которых сидели пары и целые семьи, наслаждаясь закатным часом. Моника с грустью смотрела на женщин, любовно опирающихся на руку своих спутников, на детей, играющих между скамейками и стульями, и их родителей, работающих и читающих под деревьями. Она завидовала их спокойствию. Кто из них страдает, как она? Моника пыталась по лицам проникнуть в их тайны… Какое равнодушие, какая покорность судьбе! Ах, как она одинока в этой толпе.

Режи шел рядом, такой близкий и такой далекий. Под деревом, у статуи графини де Сегюр, нашлось два свободных стула. Моника предложила присесть.

– Здесь хорошо!

Тягостное молчание длилось еще несколько мгновений, и, наконец, Режи, заглушив злобу, вдруг неожиданно произнес слова, которые ее тронули:

– Я недостоин твоей любви… Если ты еще меня не разлюбила… Я вел себя сегодня как скот…

Он смотрел умоляющим взглядом. Моника удивилась и задумалась. Его безобразное поведение у г-жи Амбра убило ее совершенно. Как поступить сейчас? Презрительно молчать? Напасть самой? Он недостоин этой чести… Она только что приготовилась к защите и сейчас, обезоруженная его покорностью, не знала, что делать.

Моника только спросила, пытаясь заглянуть ему в самую душу:

– Ты говоришь это искренно?

– Суди меня с сегодняшнего дня по поступкам! Вот уже час, как я убеждаю себя, что я один разрушаю наше счастье… А я им дорожу больше жизни! Что мне до всего мира, если я потеряю тебя! Я не могу без тебя жить! Ты мне нужнее…

Он говорил шепотом, с опущенной головой… Искал сравнение и не находил. Моника помогла:

– Нужнее твоей трубки!.. Как я могу верить твоим обещаниям после того, что произошло сегодня?

– Есть один способ. Испытай меня! Уедем – кто нам мешает это сделать? Поедем в Розей! Дом Риньяка на зиму сдается. Он его даже, пожалуй, продаст, если найдется покупатель.

– Зачем?

– Там жить…

– Ты говоришь необдуманные вещи!

– Я только об этом и мечтаю. В припадках злобы срываются иногда бессмысленные, глупые слова, о которых жалеешь потом…

– Например?

– Нет, не надо о прошлом! Я виноват… Поговорим о настоящем и будущем, которое зависит только от нас! Если ты действительно добра, забудь зло, которое я тебе невольно причинил… Да, невольно! Потому что по существу я не злой. Мы уехали бы далеко от Парижа, далеко от людей! Ничто нас не удерживает! Мы можем работать и там! Я возьму чернильницу, ты краски и кисти…

– Если бы мы только это увозили с собой! Сколько ни езди, ни путешествуй, ни меняй… с собой везешь не только чемодан, а еще и самого себя впридачу! – сказала Моника.

– Нет, мы оставим здесь все дурные воспоминания! Все, что меня мучит и преследует в Париже… Те, которых мы встретим в Розейе, будут напоминать нам только о нашей любви, о нашем счастье… Живя одни, друг для друга, как мы будем счастливы! Я хочу только забыться! Забыться, забыться!..

В его голосе слышалось столько страдания, столько воли и надежды, что Моника смутилась. А вдруг это правда?… Почувствовав более твердую почву под ногами, Режи продолжал:

– Я прошу только об одном: попробуем. Прости меня и забудь мою несправедливость. Дай мне доказательство, что ничто и никто не удерживает тебя в Париже.

Мысль о Бланшэ сразу мелькнула у обоих. Моника слегка омрачилась. Видя это, он стал умолять еще горячей:

– Жить вдали от всех, работая, любя, углубляя бесконечность любви!.. Может быть, тогда, по окончании испытания, ты отказалась бы от прежних своих слов? И если в тот момент я буду умолять тебя…