Коллектив авторов - 12 шедевров эротики

Моника молча, с суеверным чувством смотрела на нее. На самый ценный бриллиант не променяла бы она этот мертвый кусочек металла, крещенный кровью Жоржа и ее собственной, – символ их таинственного обручения. Она опустила глаза.

Г-жа Амбра отложила на тарелку кусок сладкого пирога с кремом для Рири – девочка так просила оставить ей ужин. Моника, задумавшись, вспоминала далекую рождественскую ночь, когда умерла девушка и родилась женщина! Меж этими полосами ее жизни – длинная вереница траурных дней, заблуждений, одинокая тоска, развалины! Долгий и тяжкий путь, на котором она едва не погибла. Если бы не Жорж!

Она чувствовала его встревоженный взгляд. Как хорошо сидеть с друзьями после ужина за этим, освещенным светом, столом, где она, как дочь, заменяет покойную…

Тетя Сильвестра была среди них. Но стерся в памяти страшный призрак – труп, распростертый на носилках. Милая старушка опять улыбается доброй снисходительной улыбкой, как в тот день, когда они вместе ехали на улицу Медичи. Амбра был прав: любимые не умирают… Они исчезают с последним воспоминанием о них оставшихся.

Кабинет Виньябо, Режи, Жорж… трагическая ночь сочельника – и надо всем этим материнское лицо той, что отошла во время ее долгого печального пути и сегодня предстала снова! Да, она жива! «Тетя! Тетя! – хотела крикнуть Моника – прости и пойми!» И, призывая в свидетели покойную перед любящими друзьями и перед тем, кому она давала право судить свою жизнь, Моника сказала:

– Нет, Жорж! Не затемняйте смысл моих слов. Я говорила о том выздоровлении, которым обязана вам! И кому же я должна это сказать, как не вам же и не этим старым друзьям, заменяющим мне не только тетю Сильвестру, но и всю мою семью! О моих родителях не будем говорить… Я для них – только безделушка, перешедшая в другие руки. Мне не о чем было говорить с ними при встречах. Если бы я не сдерживала себя, мне оставалось бы только крикнуть: «Вы и ваше разложившееся общество – истинные виновники моих заблуждений!» С тетей Сильвестрой я бы осталась чистой, простой девушкой… О, я знаю, тут есть и моя вина! Будь я немножко терпимее, пожертвуй я гордостью… и в такую ночь, как сегодня… мне так стыдно, стыдно! Но поздно! Трясина затягивает… хочешь вытащить ноги и не можешь!

Она закрыла лицо руками.

– Дорогая деточка, – воскликнула г-жа Амбра, – зачем вы себя мучаете? Что такое прошлое в вашем возрасте, когда вся жизнь впереди!

– Сумасшедшая! – умолял ее Жорж, – Дорогая моя! Вы мне еще дороже за эти сомнения! Кто может упрекнуть вас прошлым, если вы его оплакиваете с такой болью. Посмотрите на меня! Что сейчас весь мир для нас – для нас, переживающих эту минуту!

– Меня страшит ослепляющий свет этого счастья, – ответила Моника. – Достойны ли мои руки принять этот дар, не запятнав его?

Он страстно прижал к губам ее нежные, белые пальцы.

– Зелень только пышнее разрастается на выжженной пожаром земле! Моника, именем тети Сильвестры, я умоляю вас, будьте моей женой…

– Могу ли я? – прошептала Моника.

– Не только можете, но и должны, дитя мое, – воскликнул невольно задрожавшим голосом Виньябо. – Поздравляю вас, Бланшэ, ваш выбор прекрасен!

Моника с сияющим, мокрым от слез лицом положила свою руку в трепещущую руку Жоржа. Он стоял бледный от счастья. Его мечта исполнилась.

– А теперь, дети мои, – сказала г-жа Амбра, – я не хочу вас гнать, но сейчас уже три часа, и пока вы доберетесь до Парижа… Когда идет ваш поезд, Жорж?

– В четыре!

– Правда, – сказала Моника, – я и забыла, что у вас лекция в Нанте…

– А вы, дорогой учитель, не едете с нами? – спросила она Виньябо.

– Нет, г-жа Амбра так добра, что приютила меня на ночь.

– В таком случае, едем! Мы только-только успеем!

– Нет-нет, – сказала Моника, видя, что Виньябо и Амбра хотят их проводить, – оставайтесь, ужасный холод!

В автомобиле они молчали, предавшись каждый переполнявшим их чувствам и мыслям – сияющим счастьем и беспорядочно спутанным у Моники. Радость и благодарность у него, укоры совести – ослепительные снопы жгучих искр…

Они ехали, упоенные лунной ночью; фонари автомобиля врезались в туманную глубину леса.

– Поедем тише, Моника. Какая красота!

Они приближались к повороту в Буживаль. Река лежала среди синеющих островов, как серебряный шлейф.

– Да, какая красота! – прошептала Моника.

Автомобиль остановился. Они молча взялись за руки. Их сердца говорили в безмолвии… Губы слились в поцелуе. Вечная клятва!

Они тронулись в путь. Перед ними открывалась дорога к счастью!

В это время Амбра с женой и Виньябо собирались расходиться.

– А знаете, дорогой друг мой, что все это доказывает? – сказал старый профессор, подымаясь по лестнице. – Это доказывает, что для молодого существа, не совсем еще испорченного социальным укладом, современные нравы являются ужасной, но великолепной школой жизни. Присмотритесь к нашей «холостячке». Пройдя через двойное воспитание, даже после войны она сохранила жажду самостоятельности, которою захвачено теперь столько женщин…

– Много ли их! – возразила г-жа Амбра, – Так ли это? Большинство покорно несет свои цепи! И, как это ни грустно, многие с ними не желают расставаться.

– Не все ли равно! Избранные увлекут за собой толпу на путь справедливости и добра. Будем надеяться, мой друг, на них – они работают и будут работать как равные нам. Можно ли осудить Монику за то, что она по-своему шла вперед. Шаг неудачный, но все же шаг к будущему.

– Согласитесь, однако, что не будь Бланшэ… – сказала г-жа Амбра.

– Да, но вспомните и Виньерэ… Когда женщина спотыкается, виноват всегда мужчина.

– Мужчина! Вечно мужчина! – проворчал Амбра. – Не справедливее ли было бы сказать, что все мы – игрушки в руках высших сил? Радость и горе – слепы. Управляют только силы… А мы им подчиняемся.

Виньябо снисходительно заключил:

– Лишний повод не осуждать Монику. Разве думаешь о навозе, когда вдыхаешь аромат цветка?

Музыкальный термин, означающий постепенное усиление звучности (итал.).

Вот я вас! (лат.).

Я смешон (лат.).

Поровну (лат.)

Специальную (лат.).

Pes equinus – лошадиная стопа (лат.).

В качестве очевидца (лат.).

Любовь в сердце (итал.).

Смехом бичует нравы (лат.)

Мастер создается трудом, – делай же, что делаешь (лат.).