Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

Муж госпожи Хольм! Как презрительно это звучит! Но что его досадовало больше всего, так это ее коллеги. Тот, с которым она сидела за одной конторкой, был молодой повеса, который так многозначительно смотрел ей в глаза и склонялся к ее плечу, чтобы бросить взгляд в книгу, так близко, что его подбородок касался ее груди. И они разговаривали о фактурах, свидетельствах, и других вещах, о которых он не имел понятия. Они много разговаривали и, казалось, имели друг к другу много доверия, он знал ее мысли лучше, чем муж. И это было очень естественно, так как она с этим молодым человеком была гораздо больше вместе, чем с мужем. Когда муж заговаривал о лесном хозяйстве, она отвечала мыслями о багажной экспедиции, и это было вполне понятно: чем полна голова, то и приходит на язык. Он начал замечать, что их брак был вовсе не духовный, так как муж был не при экспедиции багажа, а в лесной академии.

В один прекрасный день или, вернее, ночь жена объявила ему, что в следующее воскресенье она со своими коллегами отправляется за город на пикник, который должен закончиться маленьким ужином.

Мужу не понравилось это известие.

— Ты правда хочешь ехать с ними? — спросил он наивно.

— Что ты спрашиваешь? Конечно да.

— Но ты единственная женщина среди всех мужчин, а когда мужчины напиваются пьяными, они такие назойливые.

— Но разве ты не ходишь на свои собрания учителей без меня?

— Да, но не как единственный мужчина среди множества женщин.

— Я думаю, что мужчины или женщины — это все равно, и меня, право, удивляет, что ты, который всегда стоял за освобождение женщин, можешь иметь что-нибудь против того, чтобы я присутствовала на этом маленьком празднике.

Он должен был согласиться, что в нем говорили старые предрассудки и что он не прав, — но он просил ее остаться дома — так ему неприятна была эта мысль! Он не мог от нее отделаться.

— Это непоследовательно с его стороны, — сказала она.

— Да, это непоследовательно, но она сама должна понимать, что требуется десять поколений, чтобы избавиться от предрассудков.

— Хорошо, но в таком случае, он не должен больше посещать собраний учителей.

— Но ведь это совсем другое, там он находится лишь среди мужчин, это не то, как если она выходит без него или идет одна в обществе мужчин.

— Но ведь она будет там не одна, жена кассира должна принять участие в качестве…

— В качестве кого?

— Ну, жены кассира.

— Не может ли он также быть там, ну, в качестве «мужа госпожи Хольм»?

— Ах! не будет же он себя так унижать, чтобы навязываться!

— Да, он хочет даже унизиться, если это необходимо.

— Уж не ревнует ли он?

— Да, почему же нет? Он боится, что с ней что-нибудь случится.

— Фу! Итак, правда он ревнует? Нет, это недоверие — оскорбление для нее! Что же, собственно, он о ней думает?

— Самое лучшее — это он ей может доказать, отпуская ее одну, без себя.

— Так, так — он ей позволяет! Нет, но как это милостиво!

И она отправилась; вернулась домой уже под утро. Она разбудила мужа, чтоб ему рассказать, как все было прекрасно. Ей говорили речи, пели квартетом и танцевали.

— Как ты вернулась домой?

— Господин Глоп проводил меня до дверей дома.

— Да? Мне будет очень приятно, если кто-нибудь из моих знакомых встретит мою жену в три часа ночи с чужим мужчиною на улице.

— Что же из этого? Разве у меня дурная репутация?

— Нет, но ты ее можешь получить!

— Фу, ты ревнив и, что еще хуже, ты завистлив. Ты не хочешь, чтобы у меня была даже маленькая радость. Да, да, да — так всегда бывает, когда выходишь замуж! Если уйдешь из дома и повеселишься, то по возвращении получаешь нагоняй. Фу, какая это гадость — быть замужней, и особенно как я. Мы вместе только по ночам, совсем так же, как все другие; а тут мужчины все одинаковы! До свадьбы очень благовоспитанные и внимательные, но потом — потом! Ты совсем такой же, как другие, ты думаешь, что я принадлежу тебе и ты можешь со мной делать, что тебе угодно!

— Я думаю, было время, когда каждый из нас рад был принадлежать друг другу, — но, может быть, я заблуждаюсь. Сейчас, во всяком случае, я тот, которым ты владеешь, как владеют собакой, в которой всегда уверены. Разве я кто иной, чем твой слуга, когда по вечерам прихожу за тобой? Разве я для всех не только «муж госпожи Хольм»? Разве это равенство?

— Я пришла не за тем, чтобы браниться с тобой! Я хочу всегда быть твоей маленькой женушкой, а ты — мой славный муженек.

«Шампанское действует», — подумал он и повернулся к стене.

Она плакала и просила не быть несправедливым и… простить ей.

Он завернулся в одеяло.

Она попросила еще раз, не может ли он простить ее.

Да, конечно, он этого хотел! Но он провел такой ужасно одинокий вечер, какого он никогда не хотел бы пережить снова.

— Мы все теперь позабудем, не правда ли?

И она все забыла и опять сделалась его маленькой женушкою.

На следующий вечер, когда лесничий пришел в контору за своей женою, ее там не было; у нее было дело в магазине. Он сел на ее стул и стал ждать.

Стеклянная дверь отворилась, просунулась голова господина Глопа.

— Анна, ты тут?

Нет, это был только ее муж.

Он встал и пошел своей дорогой.

Глоп называл его жену Анной и «ты»! Анна! Это уж слишком!

Дома между ними произошла страшная сцена, во время которой лесничий окончательно убедился в беспочвенности и несостоятельности своей теории освобождения женщин, так как она вела к таким последствиям, как «ты» между его женою и ее коллегами. И самое скверное было то, что он должен был признать неосновательность своей теории.

— Да? Итак, у тебя появились новые взгляды? Да?

— Да, конечно! Взгляды меняются под влиянием действительности, которая так переменчива! Но я должен тебе сказать, что если раньше я верил в духовный брак, то теперь я вообще в брак не верю. Это шаг в радикальном направлении, не правда ли? И в смысле духовного единения ты, конечно, больше жена господина Глопа, чем моя, так как с ним ты делишься всеми своими мыслями об обороте товаров и т. д., а к моим лесным делам у тебя нет ни малейшего интереса. Итак, скажи сама, ну можно ли назвать наш брак вообще духовным?

— Теперь больше нет, так как наша любовь умерла, — ты ее убил, ты сам, потеряв веру в наше дело — освобождение женщин.

Разговор становился все страстнее, и все меньше было надежды прийти к какому-нибудь выводу.

— Ты меня не понимаешь, — говорила она часто.

— Нет, я этому не учился, — возражал он.

Однажды утром он сообщил ей, что едет с женским пансионом, где он преподавал, на ботаническую экскурсию.

— Да! Об этом она ничего не знала! Большие девочки?

— Громадные! От шестнадцати до двадцати лет!

— Гм… до обеда?

— Нет, после обеда; вечером они будут ужинать вместе.