Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

В эту минуту послышались шаги по коридору, надзиратель отворил тяжелую дверь в камеру и вошел, держа в руках ручные кандалы. Текла надела их без малейшего сопротивления и засучила слегка рукава, чтобы широкие металлические кольца не вполне скрывали красивые руки.

Затем ее повели по коридору, по темной лестнице и ввели в большой зал. Яркое солнце освещало целую массу старинных предметов, которых она раньше никогда не видала. Какая-то дубовая кукла протягивала страшные железные руки к огромному железному пауку, спускавшемуся с потолка и висевшему над жестяной колодкой, сделанной как будто для какого-то сапога. Рядом у стены стояло что-то похожее на кровать…

Она вдруг поняла, что находится в камере пыток; при мысли, что ей суждено испытать все эти мучения, ей показалось, что ее уже пытают. Она почувствовала железные тиски, душившие ее; «паук» спустился на ее голову и вонзился в ее череп; ей грозили страшные щипцы и винты. С невероятной силой воображения соединила она в себе в несколько секунд ощущения всех пыток и, не будучи в силах их выдержать, вдруг пошатнулась; казалось, что все нервы ее сразу оборвались, и она, не проронив ни звука, упала.

* * *

Члены комиссии были немедленно предупреждены и явились констатировать смерть; причины внезапной смерти объяснить никто не мог, хотя Бромелиус заметил, что затылок умершей сведен судорогой, из чего он заключил, что смерть последовала от истерики.

Молча глядел доктор Парне на худощавое, но хорошо сложенное тело, через белую кожу которого просвечивали кровеносные сосуды. На его суровом лице отразилось участие при виде того бесконечного покоя, который наложила теперь смерть на черты лица молодой женщины, принявшие выражение невинности, свободное от всяких страданий и огорчений.

— Один Бог, видящий человеческие сердца, — промолвил он еле слышно, — мог бы сказать, была ли она преступницей или больной. Это лицо ангела, и этот ясный лоб может быть только правдивым; но мне случалось слышать лживых ангелов, и в жизни никто не может быть уверен, что не погрешит невольно против правды. Мир праху твоему! Покойся с миром! Пусть судят тебя Бог и будущее!

Они уехали; они сбежали. Это теперь так часто повторяется, что почти стало в порядке вещей. В обществе раздался крик негодования. Люди хватались за сердце, ужасались, сожалели, осуждали кто во что горазд. Обсуждали разыгравшуюся грустную драму. Два растерзанных сердца! Две семьи, ставшие враждебными одна другой! Одинокий муж и покинутый ребенок! Осиротевший семейный очаг! Погибшая карьера! Расстроенные дела! Расторгнутые дружеские отношения!

В ресторане сидели два господина и перебирали все случившееся.

— Но почему же они сбежали? По-моему, это некрасиво!

— Напротив! Я нахожу, что простая стыдливость требует, чтобы они оставили ни в чем не повинного супруга. Теперь он, по крайней мере, гарантирован от встреч с ними на улице. Кроме того, я нахожу, что честнее развестись, чем жить в незаконной связи.

— Но почему бы им не сохранить супружескую верность? Ведь мы на всю жизнь даем клятву и в радостях и в горе.

— Да! А как выглядит впоследствии эта жизнь! Вроде как старое птичье гнездо осенью. Другие времена, другие нравы!

— Нет, это все же ужасно!

— И не менее ужасно для убежавшей парочки! Теперь начнется потеха! Он, взявший на себя все последствия, — теперь он получит свое!

— А она — свое!

Вот их история.

Разъехавшиеся теперь супруги встретились три года тому назад на курорте и при довольно нормальных обстоятельствах прошли все стадии влюбленности. Они открыли, как это всегда бывает, что они рождены были для того, чтобы встретиться и пойти рука об руку по жизненному пути. Он, чтобы сделаться достойным ее, отбросил все свои дурные привычки и придал некоторую изящность своей речи и манерам. Он видел в ней посланницу небес, которая раскрывала ему глаза и указывала на небо.

Он осилил обычные препятствия при объявлении о браке, уверенный в том, что эти препятствия существуют лишь для того, чтобы дать ему возможность проявить свою решимость и силу воли.

Они прочитывали вместе позорные анонимные письма, обыкновенно сопровождающие помолвку, и бросали их в печку. Она одна поплакала по поводу людской злобы, он же уверял, что это должно было случиться, чтобы они могли испытать свою верность. И они верили друг в друга.

Все время жениховства было одним сплошным угаром. Он уверял, что теперь ему уже незачем было пить, потому что одно ее присутствие делало его буквально пьяным. Один только раз почувствовали они одиночество, образовавшееся вокруг них, — когда их покинули друзья, пришедшие к заключению, что стали лишними.

— Почему люди чуждаются нас? — спросила она однажды, когда они вечером возвращались в город.

— Потому что люди бегут, — ответил он, — когда видят счастье.

Они не замечали, что сами избегали всякого общения со знакомыми. Он в особенности выказывал поистине боязнь встреч с прежними товарищами и друзьями. Они казались ему врагами, и он замечал их скептическую усмешку, которую нетрудно было объяснить.

«Смотри, — казалось, говорили они, — этот завяз крепко! Удивительно, что такая старая шельма могла так легко попасться!» и т. д.

Товарищи были, как прежде, так и теперь, того мнения, что любовь есть дьявольская проделка, которая рано или поздно должна кончиться разочарованием.

Влюбленные же все больше рассуждали о предметах, стоящих выше мелочей повседневной жизни, и жили они, как справедливо говорится, не на земле.

Но вот пришло неприятное сознание одиночества, в котором они очутились. Тогда они попробовали бывать на народе, отчасти — из потребности показать свое счастье, отчасти — чтобы не быть в одиночестве. Когда же они однажды, выйдя из театра, отправились в ресторан и она, стоя в передней перед зеркалом, приводила в порядок свои волосы, у него было чувство, будто она прихорашивается для «чужих мужчин». А когда они сели за столик, то он немедленно сделался немым, потому что ее лицо приняло незнакомое ему выражение. Ее глаза как бы отвечали взглядам «чужих мужчин». Они оба онемели, а на его лице выразился страшный испуг.

Ужин прошел грустно, и они скоро ушли.

— Что ты сердишься на меня? — спросила она несколько смущенно.

— Нет, мой друг, я не могу сердиться на тебя! Но я в душе кровью обливаюсь, когда вижу, как чужие молодые люди оскверняют тебя своими взглядами.

Этим и кончилось посещение ресторана.

* * *

Последние недели перед свадьбой прошли в хлопотах по устройству нового дома. Они заказывали ковры и драпировки; к ним приходили мастеровые и посыльные из магазинов; и таким образом спустились они с своих высот. Им захотелось освежиться.