Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

В две минуты третьего во всех комнатах не было больше ни души. «Завтра у нас будет жаркий денек», — шепнул мне один товарищ на лестнице. «Что такое, ради бога?» — спросил я тревожно. «Карандаши!» — ответил он.

И настали жаркие дни! Сургучи, конверты, ножи для разрезания, промокательная бумага, бечевка. Но это еще куда ни шло, ибо все были заняты. Но настал день, когда занятия не хватило. Тогда я собрался с духом и попросил работы. Они дали мне семь дестей бумаги, чтобы дома переписывать черновики, чем я мог «выслужиться». Эту работу я выполнил в очень короткое время, но вместо того чтобы заслужить признательность и поощрение, со мной обращались недоверчиво, ибо не хотели прилежных людей. С тех пор я не получал больше работы.

Я избавлю тебя от утомительной повести о целом годе унижений, бесчисленных уколов, горечи без границ. Все, что казалось мне смешным и ничтожным, являлось здесь предметом торжественной серьезности; от всего, что я считал значительным и похвальным, отворачивались. Народ называли сволочью и предполагали, что он существует для того только, чтобы в случае необходимости солдаты могли в него стрелять. Открыто порицали новую государственность и называли крестьян изменниками {21} 21 … называли крестьян изменниками . — После этих слов в SV следует примечание автора: «После того как была предпринята крупная реорганизация государственных учреждений и ведомств, нарисованная здесь картина, естественно, уже не соответствует существующему положению дел». ; мне стали не доверять, так как я не принимал участия в насмешках, и меня задирали. Когда в следующий раз задели «оппозиционных собак», меня взорвало, и я сказал речь, результатом которой было то, что положение мое выяснилось и что я стал невыносимым, и теперь я поступаю, как многие потерпевшие крушение: я бросаюсь в объятия литературы!

Струве, который, казалось, был подавлен оборванным заключением, спрятал карандаш, выпил свой тодди и выглядел рассеянным. Но он счел необходимым сказать что-нибудь:

— Милый брат, ты еще не изучил искусство жизни; ты увидишь, как тяжело добывать хлеб и как это постепенно становится главной задачей жизни. Работаешь, чтобы добыть себе хлеб, и добываешь себе хлеб, чтобы быть в состоянии работать! Поверь мне, у меня жена и дети, и я знаю, что это значит. Надо приспосабливаться к обстоятельствам, видишь ли, надо приспосабливаться! А ты не знаешь, каково положение литератора. Литератор стоит вне общества!

— Ну, это наказание за то, что он хочет поставить себя выше общества! Впрочем, я ненавижу общество, ибо оно основано не на свободном соглашении, оно — сплетение лжи, и я с удовольствием бегу от него!

— Становится холодно, — заметил Струве.

— Да, пойдемте?

— Пойдемте, пожалуй.

Огонь беседы догорал.

Между тем солнце село, полумесяц вонзился в горизонт и стоял теперь над полем к северу от города; там и сям звезды боролись с дневным светом, еще блуждавшим по небу, газовые фонари внизу, в городе, зажглись, и город стал замолкать.

Фальк и Струве побрели вместе к северу, толкуя о торговле, мореплавании и промышленности и о всем остальном, что не интересовало их; после этого они, к обоюдному облегчению, расстались.

Новые мысли зарождались в голове Фалька в то время, как он спускался вниз по Стрёмгатан к Шеппсхольмену. Он казался себе птицей, налетевшей на оконные стекла и теперь лежащей разбитой, вместо того чтобы широким взмахом крыльев устремляться на волю. Он сел на скамью у берега и прислушивался к плеску волн; легкий бриз пронесся через цветущие клены, и полумесяц слабо светил над черной водой; двадцать или тридцать лодок были причалены к пристани, и они рвались на своих цепях, и подымали головы одна за другой на одно лишь мгновение, чтобы потом опять нырнуть; казалось, что ветер и волны гнали их вперед, и они бросались, как спущенная свора собак, но цепь тянула их обратно, и тогда они бились и стучали, как будто хотели оторваться.

Там он оставался до полуночи, пока ветер не заснул, не улеглись волны и лодки не перестали рваться на своих цепях, пока не смолк шум кленов и не пала роса.

Тогда он встал и, мечтая, направился в свою одинокую мансарду в северо-восточной части города.

Так сделал молодой Фальк, а старый Струве, который в тот же день поступил в «Серый колпачок», так как получил отставку в «Красной шапочке», пошел домой и написал для известного «Народного знамени» корреспонденцию «О Присутствии по окладам»; четыре столбца, по пяти крон за столбец {22} 22 … по пяти крон за столбец. — В оригинале: «5 rdr» — пять риксдалеров. С 1875 г. в Швеции в качестве основной денежной единицы была введена крона, равнявшаяся 1 риксдалеру. В оригинале (SV) преимущественно используется название риксдалер, которое в переводе передается (за единственным исключением) словом «крона». .

Торговец льном Карл-Николаус Фальк, сын покойного торговца льном, одного из пятидесяти старейшин сословия и начальника гражданской милиции, церковного старосты и члена дирекции Стокгольмского страхового общества Карла-Иоганна Фалька и брат бывшего регистратора, а теперь писателя Арвида Фалька, имел контору или, как называли ее недруги, лавку, на западном Ланггатане {23} 23 … на западном Ланггатане … — в оригинале — Österlånggatan, т. е. Восточная Ланггатан. Речь идет об улице в историческом центре Стокгольма (старом городе, Гамла Стан), находящейся на острове Стадсхольмен. , наискось от переулка Феркен, так что молодой человек, тайком читавший роман за прилавком, мог увидеть, подняв глаза от книги, часть парохода, кожух колеса или рею и верхушку дерева на Шеппсхольмене и немного воздуха над ней.

Приказчик с заурядной фамилией Андерсон только что (это было утром) отпер лавку, вывесил кудель льна, несколько удочек и рыболовных снастей; затем он вымел лавку, посыпал опилок на пол и сел за прилавком; там он устроил себе из пустого свечного ящика нечто вроде мышеловки: в нее он бросал свой роман, когда входил хозяин или один из его знакомых. Покупателей он, очевидно, не боялся, отчасти оттого, что было еще рано, отчасти потому, что он не привык к слишком большому числу клиентов.

Торговля была основана во времена покойного короля Фридриха {24} 24 … во времена покойного короля Фридриха . — Вероятно, имеется ввиду Адольф Фридрих, король Швеции в 1751–1771 гг. . Карл-Николаус Фальк унаследовал это учреждение от своего отца, который, в свою очередь, унаследовал его по прямой нисходящей линии от своего деда; торговля процветала в свое время и приносила хороший доход, когда, несколько лет тому назад, наступил несчастный парламентский режим, положивший конец всякой торговле, и стал угрожать гибелью всему сословию. Так говорил сам Фальк; другие же утверждали, что дело плохо ведется; к тому же внизу, на Шлюзной площади, обосновался опасный конкурент. Но Фальк зря не говорил о падении дела, он был достаточно умен, чтобы выбирать обстоятельства и слушателей, при которых можно было играть на этой струнке. Если какой-нибудь деловой приятель любезно улыбался сократившемуся притоку покупателей, то он рассказывал, что уделяет особое внимание оптовой торговле с провинцией, а лавку держит только так, в виде вывески; и ему верили, потому что позади лавки у него была небольшая контора, где он и сидел большей частью, когда не уходил в город или на биржу. Но если его знакомые, нотариус или магистр, выражали то же самое любезное беспокойство, то было иначе: тогда дело было в плохих временах, происходящих от нового парламентского режима; вот что было тогда виной затишья.