Михаил Булгаков - Том 2. Роковые яйца

И начались поиски квартиры, но не было денег… «Временный приют» предоставила им подруга Надежды, тоже Надежда, у нее оказалась свободной комната брата, уехавшего на практику. Этот «временный приют» запомнился тем, что здесь началась и совместная творческая жизнь двух влюбленных. Как-то пришел «оживленный» Булгаков и предложил своей Любаше вместе написать пьесу «Белая глина». Почему «Белая глина»? «Мопсов из нее делают», — шутливо ответил Булгаков. И творческая работа началась. Любовь Евгеньевна несколько лет прожила во Франции, значит, пьеса должна быть из французской жизни. В богатом имении живут мать и дочь. В их имении обнаружены залежи белой глины. Никто не знает, что с ней делать, но все заинтригованы. От гостей нет отбоя. И каждый мужчина обязательно влюбляется или в мать, или в дочь. Для пущего веселья авторы награждают их необыкновенной схожестью… Да и одеваются они чуть ли не в одинаковые платья. Вот тут и начинается опереточная кутерьма. Появляется то один персонаж, то другой… Ревнуют, бегают, суетятся… Два действия вскоре были закончены. Мечтали о постановке в театре Корша с участием ведущих артистов Радина и Топоркова. «Два готовых действия мы показали Александру Николаевичу Тихонову (Сереброву). Он со свойственной ему грубоватой откровенностью сказал:

— Ну, подумайте сами, ну кому нужна сейчас светская комедия?

Так третьего действия мы и не дописали», — вспоминала Любовь Евгеньевна.

Ну, что ж, пусть и не дописали, но было весело придумывать реплики, перебивать друг друга, придумывая все новые и новые сюжетные ходы и повороты… Эта совместная работа еще больше их сблизила… Тем горше становилось Булгакову, вынужденному уходить в свою «гнусную» комнату в квартире № 50 по Большой Садовой, 10.

Студент, брат хозяйки, возвращался с практики. Нужно было решать главный вопрос — и они зарегистрировались «в каком-то отталкивающем помещении ЗАГСа в Глазовском (ныне ул. Луначарского) переулке, что выходил на церковь Спаса на Могильцах».

Так началась совместная жизнь М.А. Булгакова и Л.Е. Белозерской.

На первых порах их приютила Надежда Афанасьевна, директор школы, там же и обитала вся ее большая семья. «К счастью, было лето и нас устроили в учительской на клеенчатом диване, с которого я ночью скатывалась, под портретом сурового Ушинского…» — это все из тех же «Воспоминаний» Белозерской.

Но лето подходило к концу, школа начинала свою обычную жизнь, в учительской уже нельзя было оставаться, даже на ночь. Нужно было искать надежное пристанище, тем более что Михаил Афанасьевич должен был наконец-то закончить роман «Белая гвардия» и повесть «Роковые яйца, или Луч жизни».

Любовь Евгеньевна, коренная москвичка, вспомнила своих знакомых и близких и надеялась, что хоть кто-нибудь поможет молодоженам найти приличное убежище. Но первый же визит разочаровал ее: крестная мать ее старшей сестры, некогда красавица, была неузнаваема в черном монашеском платке: она похоронила обоих сыновей, с одним из которых маленькая Любаша играла в прятки. Еще одна горькая зарубка на сердце… Нет уж, лучше положиться на случай и на самих себя: старые знакомые, как «бывшие», лишены в новой жизни своих прежних прав, перестав быть хозяевами своих домов, даже своих жизней.

Случайно Булгаковых познакомили с «грустным-грустным человеком». Он-то и привел их к арендатору в Обухов переулок, дом 9, где они вскоре начали самостоятельную, независимую жизнь, полную духовных и литературных исканий, надежд и горьких разочарований.

В эти дни Булгаков, как и всегда, много работает, читает, пишет, размышляет, ходит по редакциям, в театры.

Все вроде бы кончилось благополучно и можно вздохнуть посвободнее, в свободные часы от службы в «Гудке» можно снова заняться подлинным. А ведь все могло сложиться по-другому… Тяжело было вспоминать, как он и Любовь Евгеньевна искали свое первое совместное прибежище, квартиры были так дороги, а дешевых комнат не было, как не было и денег. Пришлось занять у Евгения Никитича Тарновского… И несколько неловко было вспоминать, как он отчитал Валюна Катаева, когда он признался, что любит Елену Булгакову и хотел бы на ней жениться. «Нужно иметь средства, чтобы жениться», — сказал Булгаков на это признание. А сам? С Татьяной Николаевной, с Тасей, было легко, она самоотверженно принимала все удары судьбы и житейские тяготы, помогала ему переносить выпавшие на их долю невзгоды. Да и сейчас она готова забыть этот развод и снова начать с ним новую жизнь. И по его просьбе делает все, что может для его семьи и его друзей… Приехала Галя, дочь Сынгаевского, приехала к нему, а у него не на чем положить ее спать; Татьяна пристроила ее у знакомых на несколько ночей. Что было делать дальше? Выручила сестра Надя, поговорила с ней по душам, пристроила ее временно в школе, питалась-то у него, а спать уходила в школу: ведь милые друзья из Киева отправили ее даже без документов. И если бы не Тася и Надежда… А перед этим острый приступ аппендицита, пришлось пойти на операцию, хорошо, что зашел к нему Коля Гладыревский и уговорил его лечь в клинику профессора Мартынова и сделать операцию; было страшновато, но, слава Богу, все обошлось, каждый день приходила Любаша, приносила ему еду, но много есть было нельзя, приходилось ограничивать себя, а так хотелось…

Булгаков вспоминал, как переживал он, находясь в больнице. Эта неделя показалась ему вечностью; ему казалось, что все рухнет из-за этой неожиданной для него опасности: ведь в самом разгаре были его отношения с Любовью Евгеньевной, еще полная неопределенность тяготила его, а тут операция, больничный вид, да и судьба ненапечатанных сочинении очень волновала его. Взять хотя бы «Записки на манжетах» — как неудачливо складывается их судьба. Удалось напечатать только отрывки, с большими пропусками. Наконец поверил в «Недра», поверил Ангарскому и Петру Никаноровичу Зайцеву, секретарю редакции, оставил полный текст «Записок» и убедительно попросил поскорее выяснить их судьбу, предупредив при этом, что кое-что из предложенной рукописи печаталось в «Накануне» и в альманахе «Возрождение», Николая Семеновича это не должно было смутить… Многострадальные «Записки» нравились Булгакову своей открытостью и прямотой. Он предложил прочитать их публично, он так здорово прочитал бы их, что судьба «Записок» сразу бы выяснилась, ничего страшного в них нет, так, судьба голодного писателя на юге России, не более того, никакого политического криминала они не содержат… Но и в «Недрах» «Записки на манжетах» не прошли. А Булгаков так надеялся получить за них гонорар и уехать на юг с Любашей… Планы эти тоже рухнули. Какой там юг, приходилось ходить по редакциям и «сшибать» где десятку, где двадцатку, так, на пропитание. Не вышло и с романом «Белая гвардия», И. Лежнев готовился напечатать его в журнале «Россия», но уж слишком мало он платил. Булгаков передал роман в «Недра», пообещавшие «перекупить» роман. Прочитал Зайцев, отозвался о нем восторженно, но стоило ему передать роман на чтение «старичкам» Вересаеву и Ангарскому, как никакого дела не получилось: Вересаев отозвался отрицательно, Ангарский же долго колебался, но печатать роман отказался по цензурным соображениям: не слишком ли положительными выглядели в романе белогвардейцы, недавние враги Советской власти? И осторожность взяла верх, хотя написано несомненно талантливо…