Михаил Булгаков - Том 3. Собачье сердце

— Да, он часто вспоминал об этом. Любил играть на рояле. Десятки раз бывал на «Фаусте». И всегда он что-то напевал про себя, что-то мурлыкал, даже когда писал. Вообще он мало походил на писателя в общепринятом смысле, больше на Шаляпина, о чем я уже говорила вам. Сначала он как бы разыгрывал сцены, а потом уже записывал. Да об этом многие вспоминают, а я это видела…

— Кстати, Любовь Евгеньевна, Левшин в воспоминаниях тоже об этом пишет. Рассказывает, как однажды Булгаков разговаривал по телефону с одним из издательских работников, выпрашивая у него аванс под не оконченную еще повесть. И так убедительно разыграл эту сцену, что тот издатель поверил ему и велел приезжать за деньгами…

— Да, вероятно, он имеет в виду издателя Ангарского Николая Семеновича, искренне заинтересовавшегося творчеством Михаила Афанасьевича и по-настоящему его поддержавшего. Ангарский, старый большевик, много лет проведший в ссылках, человек высокой честности, пользовался большим уважением. А я, по правде говоря, побаивалась его. Уж очень много говорилось тогда о его нетерпимости и резком характере. Да и внешность у него была довольно подходящая для этой репутации: высокий человек с рыжей мефистофельской бородкой. Но литературу он любил по-настоящему. Михаил Афанасьевич по телефону мог ему рассказать конец повести, как будто читал его по рукописи. Это действительно бывало и на моих глазах…

— А как все-таки Михаил Афанасьевич начал работать для театра? Какой-то был, видимо, толчок…

— Просто однажды на «голубятне» появились двое: актер Василий Куза и режиссер Алексей Дмитриевич Попов. Они предложили Михаилу Афанасьевичу написать комедию для Вахтанговского театра. Он согласился. И вот как-то, просматривая отдел происшествий в вечерней «Красной газете», Михаил Афанасьевич натолкнулся на заметку о том, как милиция раскрыла карточный притон, действовавший подвидом пошивочной мастерской в квартире некой Зои Буяльской. Так возникла отправная идея комедии «Зойкина квартира». Все остальное в пьесе — интрига, типы, ситуация — чистая фантазия автора, в которой с большим блеском проявились его талант и органическое чувство сцены. Пьеса была поставлена Поповым 28 октября 1926 года… Два года пьеса шла с огромным успехом… Но в это же время на Булгакова посыпались критические удары чуть ли не со всех сторон. Особенно неистовствовали рапповцы… Да вы, конечно, знаете об этом…

Да, я знал об этом.

«Собачье сердце» — третий том Сочинений Булгакова — собрание ранних произведений М. А. Булгакова, куда вошли все известные его рассказы, фельетоны, очерки, повести, написанные в 1925–1927 годах. Естественно, сюда вошли и те вещи, которые были написаны в то время, но опубликованы лишь в наше.

Конечно же, сюда вошли и те произведения, которые подготовила для публикации Е.С. Булгакова, и хранящиеся теперь в ОР РГБ (см. ф. 562, к. 1 и 2).

В этот том вошло и «Собачье сердце», впервые напечатанное в журнале «Знамя» в шестом номере за 1987 год, но в списках ходившее по рукам очень давно. Один из таких списков я и принес однажды Е.С. Булгаковой, сказавшей: «Ничего не читайте, что ходит по рукам: много искажений». Так оно и получилось с изданием в «Знамени», а потом и во многих книжных изданиях, в том числе в издательствах «Художественная литература», «Советский писатель» и др.

Подлинным текстом «Собачьего сердца» сотрудники ОР РГБ считают текст, переданный для публикации в «Недра», где были напечатаны «Дьяволиада» и «Роковые яйца», и хранящийся в фонде Н. С. Клестова-Ангарского (ф. 9, к. 3, ед. хр. 214). И действительно, стоит сравнить этот текст с общеизвестным по многочисленным публикациям, как сразу заметишь существенную разницу.

В первой главе обнаружено 66 искажений, во второй — 68, в третьей — 88. Дотошные текстологи более точно подсчитают эти искажения и прокомментируют эти тексты. Здесь же мне хотелось бы обратить внимание читателей лишь на некоторые различия в текстах, меняющие порой даже смысл произведения.

Сначала вроде бы мелочи: «О, гляньте, гляньте на меня, я погибаю», подчеркнутого «гляньте» нет в общеизвестном тексте. Затем: «Вьюга в подворотне ревет мне отходную», а надо: «поет мне отходную», не просто «плеснул кипятком», а «плеснул в меня кипятком»; отсутствует фраза: «И если бы не грымза какая-то, что поет на лугу при луне — «милая Аида» — так что сердце падает, было бы отлично». В общеизвестном тексте читаем: «Все испытал, с судьбой своей мирюсь и если плачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что и дух мой еще не угас. Живуч собачий дух». А в подлинном тексте совсем другой смысл «собачьего монолога»: «Все испытал, с судьбою своею мирюсь, и плачу сейчас не только от физической боли и холода, а потому что и дух мой уже угасает. Угасает собачий дух!» Оказывается, «Угасает собачий дух!», а не «Живуч собачий дух».

Перед тем как столкнуться с профессором, Шарик размышляет «Куда пойду? У-у-у-у-у!..» В подлинном же тексте читаем: «Куда пойду? Битый, обваренный, оплеванный, куда же я пойду? У-у-у- у…»

Пропускаю десятки «мелочей»: не Саблин, а Шаблин, не братья Голубизнеры, а братья Голубы и др. (см. ф. 9, с. 20 и 9).

Но вот уже посущественнее… Помните, уважаемые читатели, Швондер, поговорив по телефону со значительным лицом, кладет трубку, и в разговор вмешивается женщина, «волнуясь и загораясь румянцем», которая готова была доказать этому лицу, Петру Александровичу, что необходимо у профессора отобрать две комнаты. «Глаза женщины загорелись», а надо «сверкнули» (см. с. 23). Но это опять же «мелочи». А вот уже кое-что совсем другое… Помните, эта женщина предлагает профессору «взять несколько журналов в пользу детей Германии». Профессор отказывается взять эти журналы:

«Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налетом:

— Почему же вы отказываетесь?

— Не хочу.

— Вы не сочувствуете детям Германии?

— Сочувствую (так в общеизвестном тексте. «Равнодушен к ним» — так в подлиннике).

— Жалеете по полтиннику? (А нужно: «Жалеете отдать полтинник?»).

… — Вы ненавистник пролетариата! — гордо сказала женщина» (а следует читать: «горячо сказала женщина») (см. ф. 9, с. 24).

Или вот еще: «Доктор Борменталь, статистика — ужасная вещь», а в подлиннике: «статистика — жестокая вещь», и совсем другой возникает смысл разговора. Или еще: «…отпер парадную дверь», а нужно: «переднюю дверь»…

Много искажений в записях доктора Борменталя, в латинских терминах, в профессиональных словах: «…в перерыве зрительных нервов собаки», а в подлиннике: «…в перекрестье зрительных нервов собаки».

Или: «Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в глотку…», а в подлиннике просто: «Шариков выплеснул водку в глотку…»