Михаил Булгаков - Том 5. Багровый остров

Аллилуя. Квитанцию я вам завтра пришлю.

Аметистов. К черту этот бюрократизм и волокиту. Не беспокойтесь. (Икает.) Ик! А, чтоб тебя!

Аллилуя. Что, икается все? Поминает вас кто-то.

Аметистов. Только вот не знаю кто!

Аллилуя. Так уж вы, пожалуйста, Александр Тарасович, потише с фокстротами, а то долго ли до беды. У вас, что ж, сегодня гости опять будут?

Аметистов. Да, легонькие именины.

Аллилуя. Ну, прощенья просим.

Аметистов. Рукопожатия отменяются. Хи-хи. Шучу-с. Ревуар!

Аллилуяуходит.

Видал я взяточников на своем веку, но этот Аллилуя экстраординарное явление в нашей жизни. Ик! А, черт тебя возьми! Селедки я, что ли, переложил за обедом?

Обольяниноввходит как тень, скучный, во фраке.

Ик! Пардон.

Звонит телефон.

Херувим, телефон.

Херувим (по телефону) . Слусаю. Да, да. Тебе Гусь зовет.

Аметистов (по телефону) . Товарищ Гусь? Здравия желаю, Борис Семенович. В добром ли здоровье? В делах, в делах все. Как же, обязательно, сегодня ждем. День, можно сказать, такой выдающийся. Часикам… Ик! Пардон!.. К десяти… Вспоминали вас, вспоминали вас, вспоминали. Когда же, говорит, я увижу этот ассирийский профиль?! Хи-хи. Секрет, секрет. Сюрприз есть. Ждем, ждем. Честь имею кланяться. Ик!

Обольянинов. Удивительно вульгарный человек этот Гусь. Вы не находите?

Аметистов. Да, не нахожу. Человек, получающий двести червонцев в месяц, не может быть вульгарным. Ик! Какому черту я понадобился? Уважаю Гуся. Кто пешком по Москве таскается — вы!

Обольянинов. Простите, месье Аметистов. Я хожу, а не таскаюсь.

Аметистов. Да не обижайтесь вы, вот человек! Ну, ходите. Вы ходите, а он в машине ездит. Вы в одной комнате сидите, пардон, пардон, — может быть, выражение «сидите» неприлично в высшем обществе, — так восседаете, а Гусь в семи! Вы в месяц наколотите, пардон, пардон, наиграете на вашем фортепиано десять червяков, а Гусь две сотни. Кто играет — вы, а Гусь танцует!

Обольянинов. Потому что эта власть создала такие условия жизни, при которых порядочному человеку существовать невозможно!

Аметистов. Пардон, пардон. Порядочному человеку при всяких условиях существовать возможно. Я — порядочный, однако же существую. Я, извините за выражение, в Москву без штанов приехал. У вас же, папаша, пришлось брючки позаимствовать. Помните, в клеточку, а теперь я во фраке.

Обольянинов. Простите, но какой я вам папаша?

Аметистов. Да не будьте вы таким недотрогой! Что за пустяки между дворянами? Ик!

Обольянинов. Простите меня. Вы действительно дворянин?

Аметистов. Мне нравится этот вопрос! Да вы сами не видите, что ли?

Обольянинов. Ваша фамилия мне, видите ли, никогда не встречалась.

Аметистов. Мало ли что не встречалась! Известная пензенская фамилия. Эх, синьор, да если бы вы знали, что я вынес от большевиков, у вас бы волосы стали дыбом. Имение разграбили, дом сожгли.

Обольянинов. У вас в каком уезде было имение?

Аметистов. У меня-то? Вы говорите, у меня, которое…

Обольянинов. Ну да, которое сожгли.

Аметистов. Ах это… В этом… Не хочу даже вспоминать, потому что мне тяжело. Белые колонны, как сейчас помню… Эн, де, труа [27], фир, фюнф, зекс… [28]Семь колонн, одна красивее другой. Эх! Да что говорить! А племенной скот, а кирпичный завод!

Обольянинов. У моей тетки был превосходный конский, у Варвары Николаевны Барятниковой.

Аметистов. Что Барятникова, тетка. У меня лично был, да какой! Да что вы так приуныли? Приободритесь, отец!

Обольянинов. Многое вспомнилось. У меня была лошадь Фараон. Я вам очень сочувствую.

Аметистов. Да как же не сочувствовать. Злодей, и тот посочувствует.

Обольянинов. У меня тоска.

Аметистов. Вообразите, у меня тоже. Почему, неизвестно! Предчувствия какие-то. От тоски карты помогают хорошо.

Обольянинов. Я не люблю карт, я люблю лошадей. Фараон. В тринадцатом году в Петербурге он взял Гpaн-при. Напоминают мне они…

Голос глухо поет. «Напоминают мне оне…»

Камзол красный, рукава желтые, черная перевязь — Фараон.

Аметистов. Я любил заложить фараон. Пойдет партнер углами гнуть, вы, батюшка, холодным потом обольетесь, но уж как срежете ему карточку на полном ходу, и ляжет она как подкошенная! Хлоп, как серпом! Аллилуя, что ли, меня расстроил… Эх, убраться бы из Москвы поскорей!

Обольянинов. Да, поскорей. Я не могу здесь больше жить.

Аметистов. Эх! Бросьте раскисать, братишка! Три месяца еще, и мы уедем в Ниццу. Вы бывали в Ницце, граф?

Обольянинов. Бывал много раз.

Аметистов. Я тоже, конечно, бывал, но только в глубоком детстве. Моя покойная матушка, помещица, возила меня. Две гувернантки с нами ездили, нянька. Я, знаете ли, с кудрями. Интересно, бывают ли шулера в Монте-Карло? Наверное, бывают.

Обольянинов. Я не знаю. (В тоске.) Ах, я не знаю.

Аметистов. Схватило. Вот черт! Экзотическое растение. Граф, коллега! Знаете что, времени у нас вагон, до прихода гостей прошвырнемся в «Баварию». Пиво при тоске прямо врачами прописано.

Обольянинов. О, мой Бог! Вы меня совершенно ошеломляете вашими словами. В пивных грязь и гадость.

Аметистов. Вы, стало быть, не видели раков, которых вчера привезли в «Баварию». Хорошенькая «гадость»! Каждый рак величиной… ну, с чем бы вам сравнить, чтоб не соврать… с гитару… Ползем, папаня!

Обольянинов. Хорошо, идем.

Аметистов. Вот это правильно. Херувим!

Херувим. Сто?

Аметистов. Если Зоя Денисовна вернется раньше нас, скажи, чтобы не беспокоилась. Скоро придем. Понял?

Херувим. Мало-мало понял.

Аметистов. По глазам вижу, что ничего не понял. Одним словом, через двадцать минут придем. Первое — шампанское поставить в ледник и водку тоже, а красное наоборот, в теплое место в кухню. Второе… Одним словом, дорогой мажордом желтой расы, поручаю тебе квартиру и ответственность возлагаю на тебя. Граф! Алле-вузан [29]. Во — раки!.. (Выходит с Обольяниновым.)

Херувим. Мануска… Усли!

Манюшка (выбегает, целует Херувима) . Чем ты мне понравился, в толк не возьму. Желтый ты, как апельсин, но вот понравился! Вы, китайцы, лютеране?

Херувим. Лютеране, белье мало-мало стираем. Стой, Мануска. Я тебе сецяс вазный дела говорить буду. Ми скоро уехать будем, будем, Мануска! Я тебе беру Санхай.

Манюшка. В Шанхай? Не поеду я.