Михаил Булгаков - Том 6. Кабала святош

Первый…Тсс! Тсс!

За сценой послышалась печальная музыка и пение.

(Чичиков утихает и смотрит в окно.) А, прокурора хоронят. (Грозит кулаком окну.) Весь город мошенники. Я их всех знаю! Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. А вот напечатают, что скончался, к прискорбию подчиненных и всего человечества, редкий отец, примерный гражданин, а на поверку выходит — свинья!

Первый… Несчастный ожесточенный человек, еще недавно порхавший вокруг с резвостью, ловкостью светского человека, метался теперь в непристойном виде, в разорванном фраке, с окровавленным кулаком, изливая хулу на вражеские силы.

Стук. Входят Полицеймейстери Жандармский полковник.

Чичиков (прикрывая разорванный ворот фрака) . Благодетели…

Жандармский полковник. Что ж, благодетели. Вы запятнали себя бесчестнейшим мошенничеством, каким когда-либо пятнал себя человек. (Вынимает бумаги.) Мертвые? Каретник Михеев!

Чичиков. Я скажу… я скажу всю истину дела. Я виноват, точно, виноват… Но не так виноват… Меня обнесли враги… Ноздрев.

Жандармский полковник. Врешь! Врешь. (Распахивает дверь. В соседнем помещении видно зерцало и громадный портрет Николая I.) Воровство, бесчестнейшее дело, за которое кнут и Сибирь!

Чичиков (глядя на портрет) . Губитель!.. Губитель… Зарежет меня как волк агнца… Я последний негодяй! Но я человек, ваше величество! Благодетели, спасите, спасите… Искусил, шельма, сатана, изверг человеческого рода, секретарь опекунского совета…

Жандармский полковник (тихо) . Заложить хотели?

Чичиков (тихо) . Заложить. Благодетели, спасите… Пропаду, как собака…

Жандармский полковник. Что ж мы можем сделать? Воевать с законом?

Чичиков. Вы все можете сделать! Не закон меня страшит. Я перед законом найду средства… Только бы средство освободиться… Демон-искуситель сбил, совлек с пути, сатана… черт… исчадие… Клянусь вам, поведу отныне совсем другую жизнь. (Пауза.)

Полицеймейстер (тихо, Чичикову) . Тридцать тысяч. Тут уж всем вместе — и нашим, и полковнику, и генерал-губернаторским.

Чичиков (шепотом) . И я буду оправдан?

Полицеймейстер (тихо) . Кругом.

Чичиков (тихо) . Но позвольте, как же я могу? Мои вещи, шкатулка… Все запечатано.

Полицеймейстер (тихо) . Сейчас все получите.

Чичиков. Да… Да…

Полицеймейстервынимает из соседней комнаты шкатулку, вскрывает ее. Чичиковвынимает деньги, подает Полицеймейстеру.

Жандармский полковник (тихо, Чичикову) . Убирайтесь отсюда как можно поскорее, и чем дальше — тем лучше. (Рвет крепости.)

Послышались колокольчики тройки, подъехала бричка. Чичиковоживает.

Эй!..

Чичиковвздрагивает.

Полицеймейстер. До свидания, Павел Иванович! (Уходит вместе с Жандармским полковником.)

Раскрывается дверь, входят Селифани Петрушка— взволнованы.

Чичиков. Ну, любезные… (Указывая на шкатулку.) Нужно укладываться да ехать…

Селифан (страстно) . Покатим, Павел Иванович! Покатим!.. Дорога установилась. Пора уж, право, выбраться из города, надоел он так, что и глядеть на него не хотел бы! Тпрру… Балуй…

Петрушка. Покатим, Павел Иванович! (Накидывает на Чичикова шинель.)

Все трое выходят. Послышались колокольчики.

Первый…В дорогу! В дорогу! Сначала он не чувствовал ничего и поглядывал только назад, желая увериться, точно ли выехал из города. И увидел, что город уже давно скрылся. Ни кузниц, ни мельниц, ни всего того, что находится вокруг городов, не было видно. И даже белые верхушки каменных церквей давно ушли в землю. И город как будто и не бывал в памяти, как будто проезжал его давно, в детстве!..

О, дорога, дорога! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала. И сколько родилось в тебе замыслов и поэтических грез…

Конец

Москва, 1930

Ева Войкевич, 23-х лет.

Адам Красовский, инженер, 28 лет.

Ефросимов Александр Ипполитович, академик, 41 года.

Дараган, авиатор, 37 лет.

Пончик-Непобеда, литератор, 35 лет.

Захар Севастьянович Маркизов, изгнанный из профсоюза, 32-х лет.

Аня, домработница, лет 23-х.

Туллер 1-й, Туллер 2-й— двоюродные братья.

Клавдия Петровна, врач-психиатр, лет 35.

Мария Вируэс, женщина-авиатор, лет 28.

Де-Тимонеда, авиатор.

Зевальд, авиатор.

Павлов, авиатор.

Май в Ленинграде. Комната в первом этаже, и окно открыто во двор. Наиболее примечательной частью обстановки является висящая над столом лампа под густым абажуром. Под нею хорошо пасьянс раскладывать, но всякая мысль о пасьянсах исключается, лишь только у лампы появляется лицо Ефросимова. Также заметен громкоговоритель, из которого течет звучно и мягко «Фауст» из Мариинского театра. Во дворе изредка слышна гармоника. Рядом с комнатой передняя с телефоном.

Адам (целуя Еву) . А чудная опера этот «Фауст». А ты меня любишь?

Ева. Люблю.

Адам. Сегодня «Фауст», а завтра вечером мы едем на Зеленый Мыс! Я счастлив! Когда стоял в очереди за билетами, весь покрылся горячим потом и понял, что жизнь прекрасна!..

Аня (входит внезапно) . Ах…

Адам. Аня! Вы хоть бы это… как это… постучались!

Аня. Адам Николаевич! Я думала, что вы в кухне!

Адам. В кухне? В кухне? Зачем же я буду в кухне сидеть, когда «Фауст» идет?

Анярасставляет на столе посуду.

Адам. На полтора месяца на Зеленый Мыс! (Жонглирует и разбивает стакан.)

Ева. Так!..

Аня. Так. Стакан чужой! Дараганов стакан.

Адам. Куплю стакан. Куплю Дарагану пять стаканов.

Аня. Где вы купите? Нету стаканов.

Адам. Без паники! Будут стаканы к концу пятилетки! Да… вы правы, Анна Тимофеевна. Именно в кухне я должен быть сейчас, ибо я хотел вычистить желтые туфли. (Скрывается.)