Михаил Булгаков - Том 7. Последние дни

Кукольник. Как же, Сергей Васильевич. (Бенедиктову.) Прочитай «Напоминание». Преображенцы, вы любите поэзию, просите его.

Преображенцыулыбаются.

Салтыкова. Ах да, да, мы все просим. Право, это так приятно после мрачных рассказов о том, как кого-то отодрали…

Бенедиктов. Право, я… плохо помню наизусть…

Салтыков. Филат, перестань греметь блюдом.

Бенедиктов.

Ах, право, я забыл… Как… как…

Преображенцы, перемигнувшись, выпивают.

Кукольник. Браво, браво! Каков! Преображенцы, аплодируйте.

Всеаплодируют.

Салтыкова. Блистательное произведение!

Богомазов. Прелестная поэма!

Салтыков. А может, вас и не отдерут.

Филат (Салтыковой) . К вам графиня Александра Кирилловна Воронцова.

Салтыкова. Проси в гостиную. (Вставая.) Простите, господа, я покину вас. Ежели угодно курить, прошу. (Скрывается в гостиной.)

Салтыковс гостями переходит в библиотеку. Филатподает шампанское и трубки.

Кукольник. Здоровье первого поэта отечества?

Богомазов. Фора! Фора!

Салтыков. Первый поэт?

Кукольник. Голову ставлю, Сергей Васильевич! Салтыков, Агафон!

Агафонпоявляется.

Агафон! Из второй комнаты шкаф зет полка тринадцатая переставь господина Бенедиктова в этот шкаф, а господина Пушкина переставь в тот шкаф. (Бенедиктову.) Первые у меня в этом шкафу. (Агафону.) Не вздумай уронить на пол.

Агафон. Слушаю, Сергей Васильевич. (Уходит.)

Бенедиктовподавлен.

Долгоруков. Я совершенно разделяю ваше мнение, господин Кукольник, но мне, представьте, приходилось слышать утверждение, что первым является Пушкин.

Кукольник. Светские химеры!

Агафонпоявляется с томиком, влезает на стремянку у шкафа.

Салтыков. Вы говорите, Пушкин первый? Агафон, задержись там!

Агафоностается на стремянке.

Кукольник. Он давно уже ничего не пишет.

Долгоруков. Прошу прощения, как же так — не пишет? Вот недавно мне дали списочек с его последнего стихотворения. К сожалению, не полное.

Богомазов, Бенедиктов, Кукольникрассматривают листок. Преображенцывыпивают.

Кукольник. Боже мой, боже мой, и это пишет русский! Преображенцы, не подходите к этому листу.

Богомазов. Ай-яй-яй! (Долгорукову.) Дозвольте мне списать. Люблю, грешник, тайную литературу.

Долгоруков. Пожалуйста.

Богомазов (усаживаясь к столу) . Только, князь, никому! Тсс… (Пишет.)

Кукольник. Ежели сия поэзия пользуется признанием современников, то послушайся, Владимир, не пиши на русском языке! Тебя не поймут! Уйди в тот мир, где до сих пор звучат терцины божественного Алигьери! Протяни руку великому Франческо! Его канцоны вдохновят тебя! Пиши по-итальянски, Владимир.

Салтыкова (выходя из гостиной) . Все спорите, господа! (Скрывается, пройдя столовую)

Богомазов. Браво, браво, Нестор Васильевич!

Бенедиктов. Из чего ты так кипятишься, Нестор?

Кукольник. Потому что душа моя не принимает несправедливости! У Пушкина было дарованье, это бесспорно. Неглубокое, поверхностное, но было дарованье. Но он растратил, разменял его! Он угасил свой малый светильник! Он стал бесплоден, как смоковница! И ничего не сочинит, кроме сих позорных строк. Единственно, что он сохранил, — это самонадеянность! И какой надменный тон! Какая резкость в суждениях! Мне жаль его!

Богомазов. Браво, браво! Трибун!

Кукольник. Я пью здоровье первого поэта отечества — Бенедиктова.

Воронцова (на пороге библиотеки) . Все, что вы говорили, неправда. (Пауза.) Ах, как жаль, что лишь немногим дано понимать превосходство перед собой необыкновенных людей… Как чудесно в Пушкине соединяется гений и просвещение! Но, увы, у него много завистников и врагов! И вы простите меня, но мне кажется, я слышала, как именно черная зависть говорила сейчас устами человека. И, право, Бенедиктов — очень плохой поэт. Он пуст и неестественен…

Кукольник. Позвольте, графиня!

Долгоруковхихикает от счастья, завалившись за спину Богомазова.

Салтыкова (возвращается в библиотеку) . Ах, Александра Кирилловна. Позвольте вам представить литератора Нестора Васильевича Кукольника и Владимира Григорьевича Бенедиктова.

Долгоруковот счастья давится. Преображенцытихо отступают в столовую и исчезают из нее.

Воронцова. Ах, боже мой… Простите меня великодушно, я увлеклась… Простите… Милая Александра Сергеевна, я убегаю. (Скрывается в гостиной.)

Салтыковидет за Воронцовой. Бенедиктовс искаженным лицом выходит в столовую. Кукольник— за ним.

Бенедиктов. Зачем ты повез меня на этот завтрак? Я сидел тихо дома… И все ты, и вечно ты…

Кукольник. Неужели ты можешь серьезно относиться к бредням светской женщины?

Салтыков. Агафон! Снимай обоих — и Пушкина и Бенедиктова — в ту комнату, в тринадцатый шкаф!

Занавес

Ночь. Дворец Воронцовой. Зимний сад. Фонтан. В зелени огни. Меж сетками порхают потревоженные птицы. В глубине колоннада, за ней пустынная гостиная. Издалека доносится стон оркестра, шорох толпы. У колоннады, неподвижен, негрв тюрбане. В самой чаще, укрывшись от взоров света, сидит на диванчике Долгоруков, в бальном наряде. Перед Долгоруковымшампанское. Долгоруковподслушивает разговоры в зимнем саду. Недалеко от колоннады сидит Пушкина, а рядом с ней — Николай I.

Николай I. Какая печаль терзает меня, когда я слышу плеск фонтана и шуршание пернатых в этой чаще!