Михаил Булгаков - Том 8. Театральный роман

И здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и тревожные какие-то мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец, — напряженно размышлял он, — он престранный тип! Но, позвольте, кто же он такой?»

— Вы хотите курить? — внезапно обратился к Поныреву иностранец и взялся за карман. — Вы какие предпочитаете?

— А у вас разные, что ли, есть? — мрачно спросил Иван Николаевич.

— Какие предпочитаете? — учтиво повторил неизвестный.

— «Нашу марку», — злобно ответил Иван.

Иностранец немедленно вытащил из кармана портсигар и галантно предложил Поныреву:

— «Наша марка»!

Поэта и редактора не столько поразила «Наша марка», сколько портсигар. Он был громадных размеров, чистого золота, и на крышке его сверкнула синим и белым огнем алмазная буква «F».

«Нет, иностранец»! — подумал Берлиоз.

Закурили.

«Надо будет ему возразить, а то уж очень он бойко разговорился! — думал Берлиоз. — И возразить так: да, человек смертен, но это ничего не значит…»

Однако он не успел ничего сказать, как сказал иностранец:

— Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

«Какая-то дурацкая постановка вопроса!» — помыслил Берлиоз и вслух сказал:

— Ну, здесь уж есть некоторое преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что если на Бронной мне свалится на голову кирпич…

— Кирпич ни с того ни с сего, — внушительно заговорил неизвестный, — никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, что вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.

— Может быть, вы знаете, какой, — с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, — и скажете мне?

— Охотно, — отозвался незнакомец. Он прищурился на Берлиоза, смерил его взором, как будто собирался сшить ему костюм, и сквозь зубы пробормотал: — Раз… Меркурий во втором доме… ушла луна… шесть — несчастье, вечер семь… — и громко добавил: — Вам отрежут голову!

— А кто? — спросил Берлиоз. — Интервенты? — Он усмехнулся. — Немцы?

— Нет, — ответил неизвестный, — русская комсомолка.

— Гм… — криво ухмыльнувшись неловкой шутке иностранца, сказал Берлиоз, — простите, но это маловероятно.

— Итак, позвольте вас спросить, что вы будете делать сегодня вечером, если не секрет?

— Секрета нет. Сегодня в 10 часов в Массолите будет заседание, и я буду председательствовать на нем.

— Нет, этого быть никак не может, — твердо заявил иностранец.

— Это почему? — спросил Берлиоз, на сей раз с раздражением.

— Потому, — ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили птицы, — что Аннушка уже купила постное масло, и не только купила, но уже и разлила. Так что заседание не состоится.

Тут, понятное дело, под липами наступило молчание.

— Простите, — сказал Берлиоз, дико глядя на иностранца, — я ничего не понял. При чем здесь постное масло?

— Постное масло здесь вот при чем, — вдруг заговорил Иван Николаевич, очевидно, решив объявить войну незваному собеседнику, — вам, гражданин, не приходилось бывать в сумасшедшем доме?

— Иван! — воскликнул Берлиоз.

Но иностранец ничуть не обиделся, а, наоборот, безумно развеселился.

— Бывал! Бывал! И не раз! — вскричал он со смехом, но не сводя несмеющегося глаза с Ивана Николаевича. — Где я только не бывал. Досадно только, что я не удосужился спросить у профессора толком, что такое мания фурибунда. Так что вы уж сами спросите об этом у него, Иван Николаевич!

Понырев изменился в лице.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Помилуйте, дорогой Иван Николаевич, кто же вас не знает? — сказал иностранец и вынул из кармана вчерашний номер еженедельного иллюстративного журнала, и Иван Николаевич тут же узнал на первой же странице и свои буйные вихры, и глаза, и собственные стихи. Однако на этот раз еще одно доказательство славы и популярности не обрадовало Понырева.

— Я извиняюсь, — сказал он, и лицо его потемнело, — вы не можете подождать минуточку, я хочу товарищу пару слов сказать…

— О, с удовольствием! — с резким акцентом воскликнул иностранец. — Здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.

— Вот что, Миша, — заговорил поэт тихо, оттащив в сторону Берлиоза, — это никакой не интурист, а шпион, это белый, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет.

— Почему шпион? — шепнул неприятно пораженный Берлиоз.

— Верь чутью, — засипел ему в ухо Иван Николаевич, — он дураком притворяется, чтобы выспросить кой-что. Идем, идем, а то уйдет…

И поэт за руку потянул расстроенного Берлиоза к скамейке. Незнакомец не сидел, а стоял возле скамейки, держа в руках визитную карточку.

— Извините меня, что я в пылу нашего интересного спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, а в кармане у меня и паспорт, подтверждающий то, что написано на карточке, — веско сказал иностранец, проницательно глядя на обоих друзей.

Те сконфузились, а иностранец спрятал карточку. Ивану Николаевичу удалось прочесть только начало первого слова «Professor» и начальную букву фамилии, опять-таки «F».

— Очень приятно, — сказал смущенно Берлиоз, — Берлиоз!

Опять произошли рукопожатия и опять сели на скамью.

— Вы в качестве консультанта, наверно, приглашены к нам, профессор? — спросят Берлиоз.

— Да, консультанта, — подтвердил профессор.

— Вы — немец? — спросил Иван.

— Я-то? — переспросил профессор и задумался. — Да, пожалуй, немец… — сказал он.

— А у вас какая специальность? — ласково осведомился Берлиоз.

— Я специалист по черной магии.

«На тебе!» — воскликнул мысленно Иван.

— И… и вас по этой специальности пригласили к нам? — вытаращив глаза, спросят Берлиоз.

— По этой пригласили, — подтвердил профессор, — тут в государственной библиотеке нашли интересные рукописи Бэкона и бенедиктинского монаха Гильдебранда, тринадцатый и одиннадцатый век… Захотели… я их чтобы разбирают немного… Я специалист… первый в мире…

— A-а! Вы — историк? — с большим уважением спросят Берлиоз.

— Я — историк, — охотно подтвердил ученый и добавят: — Сегодня вечером будет смешная история.

Опять удивились и редактор, и поэт, а профессор пальцами обеих рук поманил их и, когда они наклонились к нему, прошептал:

— Имейте в виду, что Христос существовал.

— Видите ли, профессор, — смущенно улыбаясь, отозвался Берлиоз, — мы уважаем ваши несомненно большие знания, но сами придерживаемся другой точки зрения…