Михаил Булгаков - Том 10. Письма, Мой дневник

Моя любимая, целую тебя.

21/III.40

Дорогая Люся!

Я знаю, что тебе сейчас совсем не до меня, но мне захотелось тебе написать. Огромное горе, постигшее тебя, постигло нас всех. Я никак не могу себе представить, что никогда больше не увижу Маку, не услышу, как он читает свои новые произведения, не сыграю с ним в шахматы. Вспоминаются все те большие и маленькие радости, которые я получал от него. Многое было пережито вместе, а ведь наша последняя встреча была такой мимолетной. Только сейчас отдаешь себе отчет, каким большим и хорошим человеком был Мака. И вот не удалось его удержать, несмотря на беспримерную преданность, проявленную тобой. Об этом мне много писали и Патя и Тата.

Крепко, очень крепко целую тебя и моего любимца Сережу — он сейчас твое главное утешение. Мне рассказывали о том, как замечательно держали себя оба твои мальчика.

Твой Коля.

Приписка рукою жены Н.Н. Лямина — Н.А. Ушаковой:

Крепко и нежно целую тебя

Тата.

22.III.40

Моя дорогая мамуля! Сегодня я старательно работаю, а вчера к вечеру что-то расхотелось печатать, подружки соблазнили, не поиграть ли нам в карты, я и позвала их к себе, поэтому стучала только до 9 час. Так мы высчитали, что теперь будет большой сравнительно перерыв для картежниц, потому что каждый вечер кто-нибудь занят. Сегодня буду работать старательно, засела за перепечатку для Люси второй Мишиной пьесы, когда ее напишу, свои обязательства перед Люсей на некоторый срок закончу, возьмусь за начатые для других работы, с ними расправлюсь, и тогда смогу снова помогать Люсе. Тем более, что то, что она потом мне даст писать, пока ею не выправлено. Бедная девочка, она так тоскует. Сегодня стали мы говорить по телефону, она заплакала, бедная моя. Я хотела было к ней поехать, позвонила к ней немного погодя, не приехать ли, но оказалось, что она уж сидит, работает над правкой пьесы, потом уйдет по делу вечером, так что мы свидание отложили. Мы так уж и договорились, что пока я печатаю, нам видеться не удастся часто. Мож[ет] быть, она уедет на недельку за город, у Сережи с завтр[ашнего] дня весенние каникулы, они бы вместе и поехали бы, если она получит путевку в хороший дом отдыха. Это нелегко, потому что зимних домов немного под Москвой, путевки разбирают. Целую тебя нежно, дуся.

24.III.40

Моя мамуся! Вчера не написала тебе, потому что так подогналась работа, что не поспела до прихода ко мне Женюши, а он пришел, чтоб идти со мной на киносеанс в Дом Актера, и так времени было только тютелька в тютельку, что мы и побежали. Прости, дуся, не думай, что я равнодушна к таким пропускам в письмах, но все это время я нахожусь в совершенно загнанном положении с работой, ужасно много дела, еле поспеваю, и все время вперед надо рассчитывать, как так все расставить, чтоб успеть, и в то же время не оторваться от жизни целиком в работу, напр[имер], все-таки успеть вывести Женичку в кино, он так любит эти посещения, ему все там приятно.

А теперь особенно хочется ему это сделать, потому что слишком у него и глубоких переживаний много. Сегодня все мы, и Люся с семейством, на «Турбиных», кот(орые) идут в 900-й раз. Завтра Люся с семьей будет у меня обедать, просидит вечерок, я надеюсь. Дуся, мы тебя все просим: если у вас в газетах было помещено что-то о Маке, пожалуйста, собери и пришли вырезки, Люся все собирает, что только возможно, имеющее отношение к ее дорогому Мише. Ах, как крепко ее держат воспоминания и как ей одиноко, несмотря на ребят и множество дела. Моя любимая, целую тебя горячо.

26.III.40

Моя любимая муся! Вчера после громаднейшего перерыва была у меня Люся, ведь в последний раз, по-моему, она была у меня в июне — в начале июля, когда столько радости ждала она от жизни. Она пришла со всеми своими: Женюша, Сережа и Лоли, и еще одна молодая дама, жена Макиного товарища. Кроме того из нашего театра были все самые приятные Люсе люди: жена Качалова, и двое мужчин: мой сослуживец Виталий и наш актер Хмелев, молодое наше светило, все это нежно к ней расположенные люди. Было задушевно, хорошо, но все-таки Люсик позвонила мне сегодня и сказала, что рано вероятно ей выходить так на люди, что она ночь не спала от мучительных своих дум, что ей день ото дня все тяжелее на душе. Даже жаловалась, что она недовольна собой, не может сдержаться от слез даже на улице, как было сегодня. Бедняжка моя, даже не найдешь слов для утешения, потому что я-то знаю, по всей их любви, по характеру их жизни знаю, какая пустота образовалась в ее жизни. Мулинька, она просила написать тебе, хоть она и понимает, что ты все уже поняла, все знаешь,— что у нее нет сил, она прямо боится начать письмо к тебе, потому что у нее тогда сердце разорвется от горя, когда она заговорит с тобой в письме, надо дать ей время пережить эту остроту горя.

Моя дорогая, целую тебя нежно.

(Между 26 и 29 числами марта 1940 г.)

Дорогая моя мамочка! Только что отбарабанила большую стенограмму репетиции В. И., потом еще небольшую приватную, вот теперь напишу тебе открытку, дуся, и возьмусь еще за печатание пьесы Миши, для Люси, т. к. все равно нет смысла уходить, через час с небольшим Веня отыграет спектакль, и мы пойдем домой вместе. Сегодня Люся сказала мне, что Председатель союза писателей [973], совершенно исключительно ценивший Маку, был у нее и настаивает, чтоб ей уехать куда-ниб[удь] на юг, немного укрепить нервы, сердце, взять Сережу, работу на машинке, самую машинку, и укатить, он се хорошо устроит, например, в Ялте. Люся немного колеблется, но, кажется, начинает склоняться к отъезду. Туда же едут на днях большие ее и Миши друзья, т[ак] что она там будет не одна. И вместе с тем это люди тактичные, если ей захочется побыть одной, они не будут ей в тягость. Я ей тоже посоветовала поехать, ей надо переменить обстановку. Она в очень большом душевном упадке, тоска ее переполняет [...]

29.III.40

Моя дорогая, любимая мамуся! Только сегодня пришли твои обе открытки, 10 дней они шли, и вот я пересылаю их обе, и мою и Люсину, Люсе, о чем ей сказала по телефону. Поплакала я, конечно, над ними, верно и Люсенька прольет немало слез, несмотря на все желание твое, моя любимая, ее утешить. Теперь тот нерв, которым она держалась последние дни, ее оставил, и она часто плачет, как говорил мне Женюша, тоскует, томится отсутствием Миши, кот(орый) заполнял ее жизнь целиком. Действительно, это был человек такой интересный, такой необыкновенной сущности, так жарко к ней привязанный, так деливший с нею глубочайшие свои замыслы, фантазии, вдохновение, что жизнь ее стала пуста невероятно. Она старается изо всех сил сохранить бодрость, старается работать, да тут и не только старанье, но и жгучее желание продлить память о нем изданием его произведений, организацией всего этого дела. Зная хорошо его вещи, я должна сказать, что это был человек необычайной одаренности, и конечно он останется в веках, это для меня несомненно. Женичка помогает ей в ее работах и даже в деле обуздания и воспитания Сергея, который по молодости лет и по буйности и лихости темперамента немного, как говорится, отбился от рук. Хочу завтра поехать повидать Люсю, благо сегодня сдала работу. Целую тебя, сердце мое.