Иоганнес Бехер - Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля

— Знаете что?

— Ну, что? — Фек и Фрейшлаг отступили на несколько шагов.

— Вы мне осточертели!

Мне часто случалось выпалить что-нибудь, не подумав. Вырвется слово невзначай, и только тогда задумаешься. Порой сказанное сгоряча открывало мне то, что происходило во мне и в чем я до того никак не мог разобраться.

— Что такое? Почему?! — наперебой допытывались Фрейшлаг и Фек.

Последние дни я все ждал случая вернуть, бросить им то словечко, которое они кулаками вколачивали в стену.

— Почему? — настойчиво наступали они на меня.

Я взглянул на них свысока и хладнокровно бросил:

— Потому!

Фек и Фрейшлаг, озадаченные, отступили.

«Долго ли я буду якшаться с этой сворой? — негодовал я на себя. — Все одно и то же! Все одно и то же! Неужели нельзя вырваться и зажить по-новому?! Эх ты…»

За этим «ты» никого не было.

Не было никого. Было ничто!

Высокую я ставил себе цель: стать хорошим человеком. А сам час от часу все сильнее походил на того… На кого же? Фек — трусливая баба, и ничего больше, дело в твоем собственном ничтожестве. Дрянной засел в тебе человечишка и буянит: «Дорогу мне!»

Его не схватишь, не дернешь больно за волосы, не укусишь, не пристукнешь кулаком.

Он знай себе растет и растет и издевается над тобой, когда ты пытаешься его усовестить.

Внешне он ведет себя как положено, у него прекрасная выправка, у него своя профессия.

Непостижимый, неуловимый — дрянной человечишка сидит в тебе.

Призывно поблескивая, манили узкие перила Гроссгесселоэского моста, перекинутого над пропастью, где с певучим нежным рокотом катил свои воды старый Изар. Высокий мост манил к себе, в забвение…

И я растроганно пожалел себя: «Гастль, бедный Ганс Петер Гастль. Гунны мы…»

Забвение можно было найти.

Забвение давал «Мюнхенский ферейн водного спорта».

Председатель, архитектор Штеге, принимая меня в члены ферейна, торжественно взял с меня слово — активно участвовать в жизни ферейна и высоко держать его знамя. Многозначительным жестом вручил он мне устав. Я затвердил его назубок. Жизнь ферейна заключалась в регулярном посещении Луизенбадского бассейна по установленным для тренировок дням, то есть в восемь вечера по средам; что же касается увеселительных вечеринок по субботам, происходивших в «желтом зале» пивной Матезера, то я был освобожден от них как несовершеннолетний.

«Мюнхенский ферейн» устраивал водные экскурсии и водные праздники, причем членам ферейна билеты предоставлялись по льготным ценам. Почетным председателем ферейна был принц Альфонс.

Принц Альфонс только и делал, что улыбался. Он улыбался в семейном кругу, улыбался в парадной форме полковника первого кавалерийского полка, улыбался на охоте, на прогулке, в непогоду и в вёдро, улыбался во все времена года. А кому принц Альфонс улыбался, тот не мог не улыбнуться в ответ, — такая уж у принца была заразительная улыбка, оттого-то он и пользовался всеобщей любовью, оттого-то он и выбран был нашим почетным председателем, этот принц Альфонс.

Отец вполне одобрил мое вступление в водный ферейн.

— В твоем возрасте полезно заниматься спортом, — сказал он, — спорт отвлекает от всяких глупостей, которые лезут в голову.

Наш «Мюнхенский ферейн» (форма: белые трусы с голубой звездой) с презрением относился к «Мужскому водному ферейну» (форма: черные трусы с желтой каемкой), тренировавшемуся в бассейне Народных бань.

Не прошло и месяца, как я был выбран капитаном команды подростков. Жизнь ферейна целиком захватила меня. Чтобы стать первоклассным пловцом, мне мало было общих тренировок, и я начал упражняться ежедневно под непосредственным руководством нашего тренера, господина Штерна.

То была эпоха рекордов. Я получал газету «Пловец» — орган Союза немецких пловцов, — и запомнил результаты всех германских состязаний. Я мог наизусть перечислить все рекорды с точностью до одной пятой секунды. Так, на состязаниях в Каннштатте Шнеефогель (команда «Нептун») улучшил все-германский рекорд по заплыву на сто метров на две пятых секунды; чемпиону Германии на длинные дистанции Раушу (команда «Посейдон», Берлин) при заплыве на сто пятьдесят метров удалось улучшить свой собственный рекорд на три пятых секунды, а в Бреславле при заплыве брассом на короткую дистанцию пятнадцатилетний пловец (команда «Глейвицкого клуба любителей водного спорта») перекрыл мировой рекорд на целых четыре пятых секунды; на гамбургских окружных состязаниях по плаванию на спине Шилле («Ферейн водного спорта», Каннштатт) вторично завоевал звание чемпиона, а команда «Эллада» (Магдебург), как и в прошлый раз, заняла первое место в плаванье на дистанцию свыше трехсот метров вольным стилем; «Франкфуртский клуб пловцов» обладал лучшей командой по водному поло; «Вена» (Австрия) послала в лице Вернера Шеффа на южногерманские состязания своего чемпиона, и он, взяв с самого начала замечательный темп, опередил наших лучших пловцов на несколько корпусов в заплыве на самую длинную дистанцию — пять тысяч метров.

Я готовился к юношеским состязаниям на дистанцию в сто и в полторы тысячи метров.

Когда наш тренер господин Штерн становился со своим хронометром у края бассейна и подавал команду: «Внимание, марш!», а я, хорошо отработанным рывком оттолкнувшись от упора, штопором ввинчивался в мелкую воду бассейна, — тогда мне казалось, что по водной дорожке меня неудержимо мчит могучая сила, во власть которой я добровольно отдался. Вскоре я уже был уверен, что рожден единственно для того, чтобы стать чемпионом по плаванию.

Споры между нами возникали теперь реже. Мы носили маску взрослости и напускали на себя полное равнодушие. По-прежнему ходили в школу втроем- Фек, Фрейшлаг и я, — как неразлучная тройка лошадей, которую нельзя разделить и которая тащит за собой нечто невидимое — не прошлое ли?

Много наших школьников примкнуло к спортивным ферейнам, большая часть из них вошла в «Мужской гимнастический ферейн» или в гимнастический ферейн «Ян». Фек состоял в хоккей-клубе «Бавария», Фрейшлаг — в футбольной команде «Удалец». Только Левенштейн был по-прежнему верен своим туристским прогулкам с Неффом и Штребелем, тогда как оба графа с одинаковым пренебрежением относились и к спорту и к туризму и вместе с бароном фон Пфеттеном продолжали держаться особняком. В школе, на переменах, и по дороге домой мы щеголяли друг перед другом своими успехами и все вместе бахвалились перед «книжными червями», что книг мы не читаем, в театры не ходим, это, мол, бабье дело, юным немцам оно не к лицу…

И вот наступил день юбилея «Мюнхенского ферейна», мой день, — я участвовал в молодежном заплыве на короткую и длинную дистанции.