Ливиу Ребряну - Восстание

— А коли так, чего он дома отсиживается? Полдень уже.

— Дела, верно, какие задержали… Но если уж Петрикэ за что берется, так непременно сделает. Его отец, упокой, господи, его душу, тоже такой был — человек порядочный и надежный.

Они все еще пререкались, когда подоспел Петре вместе с Николае Драгошем. Дома Петре разругался с матерью, — та не хотела его пускать, плакала и причитала, что он себя погубит. А Николае пришлось отбиваться не только от родителей, но и от невестки, отчаянно трусившей, как бы из-за их дел не пострадал ее Ионел. Парни поняли друг друга без слов. Оба прикинули, что отступать им уже некуда и, следовательно, надо идти до конца, что бы ни случилось. Стряхнув с себя опьянение гнева и протрезвев, они осознали, что, если все повернется по-старому, с них обоих взыщут строже, чем с кого-либо, взыщут за то, что натворили все остальные… Поэтому по пути они зашли в помещение жандармского участка. Дом был пуст, двери широко распахнуты, все внутри перевернуто вверх дном. Друзья надеялись разыскать хоть несколько патронов для винтовок, отобранных у жандармов, чтобы защищаться, если понадобится. Но они ничего не нашли. Жена унтера исчезла; говорили, будто она прячется у кого-то в селе, но никто не знал где.

Они смешались с толпой и сразу же поддались всеобщему возбуждению. Спор о разделе поместья разгорелся с новой силой. После долгих и бесплодных пререканий Петре заявил:

— Такое дело нам не по зубам. Сколько бы мы ни ругались или даже ни дрались, все одно не справимся. На это надо землемеров! Повременим, пусть сперва все уляжется, наступит мир, и тогда начальство пришлет землемеров, они поделят землю, обмерят и отрежут всем как положено, каждому по справедливости, сколько хватит… Правильно я говорю, люди добрые?

— Правильно!.. Верно говоришь!.. — согласились крестьяне. — Пускай присылают землемеров, им за это деньги платят.

— А раз господ нет, землемер будет делить по справедливости, как положено по закону! — удовлетворенно поддакнул Игнат.

— С господами мы покончили! — хвастливо крикнул Леонте Орбишор. — Не нужны нам больше господа!

— Мы вроде бы покончили, Леонте, да вот только, может, они не кончили! — прогудел Николае Драгош.

Все наперебой запротестовали — не желают они, мол, больше господ и скорее помрут все до последнего, чем позволят снова сесть себе на шею.

— Ладно, поглядим, чего вы на деле стоите, болтать-то вы горазды, это я хорошо знаю! — пробормотал Петре.

На вокзале Питешти нового префекта поджидала толпа помещиков и арендаторов, сбежавших из своих имений. Их возглавлял бывший префект Боереску, который, принимая во внимание опасность, грозящую отечеству, пренебрег соображениями политического соперничества и неприязни и решил по всем правилам передать свой высокий пост вновь назначенному префекту, а главное, ознакомить его с положением дел в уезде. Однако, по существу, Боереску поступился гордостью и согласился встретиться со своим преемником, руководствуясь не столько высшими государственными соображениями, сколько самолюбием, глубоко уязвленным неблагодарными мужиками. Ведь он, не жалея себя, объехал почти все села, толковал с мужиками, давал им советы, учил по-отцовски уму-разуму, а они, как только он отвернулся, начали бесчинствовать. Этого Боереску не мог им простить. А кроме того, эти негодяи осмелились поджечь и разграбить даже его собственную усадьбу в Рочу…

Григоре Юга представил встречающим нового префекта, так как Балоляну здесь никто не знал. Потом, условившись с ним поужинать вместе вечером, он с Титу отошел в сторону, чтобы не мешать.

Толпа пострадавших тесно окружила префекта, осаждая его всевозможными жалобами. Балоляну кое-кого выслушал, другим выразил свое соболезнование, но, поняв, что этому не будет конца и ему не удастся выбраться с вокзала, воскликнул с дрожью в голосе:

— Господа, я понимаю вашу скорбь и разделяю вполне естественное возмущение, кипящее в ваших душах из-за беззаконий, жертвами которых вы стали! Я прибыл сюда для того, чтобы принять продиктованные обстоятельствами меры для наведения порядка и наказания виновных. Предоставьте мне, пожалуйста, несколько часов, чтобы я мог разобраться в обстановке и получить официальные данные о том, что произошло в уезде. Лишь после этого я дам необходимые указания. Заверяю вас, мы сделаем все возможное, чтобы хоть частично облегчить ваши страдания!

Взяв под руку Боереску, он проложил себе дорогу сквозь взволнованную, сердито гудящую толпу. Плачущие голоса то и дело повторяли одно и то же:

— Эти разбойники пустили нас по миру!..

Громче всех шумел и горевал отставной полковник Штефэнеску, который не отходил от префекта до самой коляски, причитая и жалуясь:

— Я остался нищим, господин префект!.. Весь мой сорокалетний труд обращен в прах!.. У нас не было никакой защиты. Душегубы издевались над нами, как хотели! Только жизнь оставили, господин префект!

Григоре Юга торопливо пожимал руки знакомым, выслушивал несвязные жалобы. Ему не терпелось узнать, что с отцом, что происходит в Амаре, но он никак не мог решиться прямо спросить об этом кого-нибудь, так как понимал, что все слишком заняты собственными несчастьями и поэтому равнодушны к чужим бедам. Однако больше всего он опасался, как бы не подтвердились предчувствия, которые все более жестоко терзали его по мере того, как приближалась минута, когда он должен был все узнать. Вдруг он услышал за спиной хорошо знакомый голос:

— Господин Григорицэ!.. Господин Григорицэ!

— А, господин Буруянэ! Вы тоже здесь? — воскликнул Юга, обрадовавшись встрече. — Что слышно там, у нас? Да говорите скорее, вы-то должны знать!

Козме Буруянэ не хотелось признаться, что он сбежал еще до того, как начались беспорядки, и он ответил плаксивее, чем обычно:

— Горе-то какое, господин Григорицэ! Все уничтожено, все погибло!.. Я еле спасся, но теперь остался гол как сокол! Я ведь вам говорил, что наши мужики — просто бешеные псы, а вы не верили, даже насмехались надо мной… И вот полюбуйтесь, самые страшные преступления совершены как раз в Амаре! Там очаг революции, оттуда все и пошло!.. Что вам еще сказать? Страшное несчастье! Я еще должен благодарить господа бога за то, что хотя бы в живых остался вместе со всем моим семейством, а ведь, послушай я господина Югу, бог знает какие муки пришлось бы мне принять. Но я человек осторожный, вы меня знаете, я не стал ждать, пока вспыхнет пожар, погрузил все свое семейство в бричку, и поминай как звали!

— А отец как? Остался в поместье или?.. — настойчиво спросил Григоре.

— Как вам сказать, господин Григорицэ, по правде — когда я уехал, он там оставался… — неуверенно ответил арендатор. — Вы ведь знаете, какой он…