Ливиу Ребряну - Восстание

«Ну и болваны же эти мужики! — с горечью подумал он. — Сперва набрасываются на арендатора, убить хотят, а потом разрешают укатить в коляске… Знал бы, тоже остался б на месте и не тащился теперь по этим рытвинам!»

— Я должна тотчас же уйти! — машинально бормотала Надина, одеваясь с лихорадочной поспешностью, будто в доме начался пожар. — Где моя шляпа?.. Ох, я должна уйти, должна поскорее уйти!

Она собрала мелкие туалетные принадлежности, часы, еще кое-какие безделицы и засунула все в сумочку из красной кожи с золотой монограммой. Проходя мимо зеркала, невольно взглянула на себя и содрогнулась, увидев словно бы чужое лицо.

— Ох, я несчастная! — пролепетала она в панике. — И все из-за того, что… Надо быстрее уйти, быстрее!..

Петре прошел из вестибюля на террасу, оттуда спустился во двор, куда между тем набежали и другие крестьяне из Леспези. Тоадер Стрымбу переругивался с женой Думитру Чулича из-за Иляны, которая все порывалась войти к барыне. Тоадер ее не пускал и даже оттолкнул так, что девушка заплакала.

— Хорошо, что ты пришел, Петре, а то эти бабы чуть меня не разорвали! — расхохотался Тоадер. — Больно долго ты там задержался, парень! Неужто барыня не отпускала, так ей по душе пришлось?

— Да помолчи ты, Тодерицэ, нечего срамные слова говорить! — нахмурился Петре. — Ты ж человек, не кобель!.. Я дал ей хорошую выволочку, не бойсь!.. Сейчас она уберется и оставит нам поместье и все остальное!

— Доброе дело! — воскликнуло несколько человек.

Но Тоадер Стрымбу вдруг побагровел:

— Что ж это, Петрикэ, разве такой был у нас уговор?.. Для чего я тащился в эдакую даль?

— А чего ж ты хочешь, Тодерицэ? — спросил Петре.

— Ты же сам говорил, что достаточно она измывалась над нами…

— Неужто она над тобой измывалась или надо мной?

— Ну, ты как хочешь, дело твое! — продолжал еще яростнее Тоадер. — А я вдовец, застоялся, невмоготу мне… На, Илие, подержи! — закончил он резко, повернулся к Илие Кырлану и отдал ему топор. — Не буду я плясать под дудку других, кто… — не закончил он и, бормоча себе что-то под нос, взбежал на террасу и исчез в доме. Иляна в ужасе вцепилась Петре в руку.

— Не пускай его, Петрикэ, он ее убьет!..

— Да пусть все к черту провалится, коли не слушают меня, — пробормотал, сдерживаясь, парень. — Я-то сказал, а он…

В тот миг, когда Тоадер ворвался в вестибюль, Надина, уже совсем одетая, с сумочкой в руках, выходила из спальни. Увидев ее, Тоадер шагнул к ней, насмешливо крикнув:

— Куда побежала, красавица?.. Погоди, дай и мне твои губки!

Надина на секунду заколебалась, но тут же метнулась в гостиную и заперла дверь на ключ. Разозленный Тоадер, даже не попробовав нажать на ручку, налег плечом на дверь и выставил ее.

— На помощь!.. На помощь!.. — закричала Надина. Глаза ее расширились от ужаса.

— Я что, не нравлюсь тебе, барыня? — оскалился Тоадер. — Ничего, зато ты мне нравишься.

— Помогите!..

— Не верещи, паскуда! — пробормотал Тоадер, схватив ее за горло.

Крик Надины угас, будто его вырвали с корнем…

Через несколько минут Тоадер Стрымбу снова появился на террасе, довольно ухмыляясь. Сумочка Надины лежала в кармане его сермяги. Он взял свой топор у Илие, хрипло бросив:

— Поди и ты, Илие, может, она еще теплая!

Все уставились на него с опасливым любопытством.

— Ой, он убил барыню! — взвизгнула Иляна. — Убийца!.. Убийца!..

— Ох ты! — ахнул и Петре. — Неужто и впрямь ты пошел на такое, Тодерицэ?..

— Померла, как цыпленок, ей-богу! — спокойно ответил Тоадер Стрымбу. — Я ее только чуть стиснул, чтоб не орала зря, а она и дышать перестала.

— Вот беда какая, — еще удрученнее пробормотал Петре. — Что ж ты наделал, Тодерицэ…

Крестьянин уставился на Петре, а потом и на остальных с удивлением, которое постепенно переходило в возмущение и гнев. Давно не бритая щетина на его скуластом лице топорщилась, маленькие, глубоко запавшие глаза налились кровью и сверкали, как два горящих уголька на сильном ветру. Он заревел, точно разъяренный зверь, судорожно переступая с ноги на ногу, будто касался босыми пятками раскаленного железа, заикаясь и захлебываясь от бешенства:

— Ну и что с того, что померла?.. А как же моя баба померла молодой с голоду, а я не мог ее даже к дохтуру отвезти? Хоть какой мироед почесался из-за того, что померла баба Тоадера Стрымбу? Я и сейчас еще должен и мужикам и попу за похороны, дети голодные сидят, а земли ни клочка нет, да и сил моих больше нету! Работаю так, что хребет ломит, и все одно детишек кормить нечем… А вы еще недовольны, что я отправил ее на тот свет. Надо было нам наброситься на нее всем миром и плюнуть на эту падаль, которая с жиру бесилась и приехала сюда, чтоб не оставлять нам землю, а отдать своим же живоглотам… Только я их всех вырежу, кого только встречу, зарублю топором… чтоб не осталось и следа господ, чтоб изничтожить всех до единого!

Тоадер размахивал топором над головой, а его хриплый голос будто рвался из треснутой трубы:

— Достаточно мы терпели да мучились… Все! Хочу теперь отвести душу!.. Напьюсь господской кровушки, а не то нутро у меня сгорит!

Он рубанул топором по окну усадьбы. Стекла и рама разлетелись вдребезги. Толпа, тотчас заразившись его разрушительной яростью, тоже бросилась, вооружаясь чем попало, ломать и крушить все вокруг. Жена Думитру вопила и рвала на себе волосы, дрожа за свои вещи. Тем временем Иляна вбежала в дом, чтобы своими глазами увидеть, что случилось с Надиной. Павел Тунсу с самого начала нацелился на автомобиль. Он нашел в сарае заступ и принялся бить им по машине, злясь, что не может уничтожить ее быстрее. Увидев наконец, что он пробил бак для бензина, Тунсу отбросил заступ, вырвал из-под стрехи охапку сена, свернул в жгут, пошарил по карманам, нашел спички, осторожно поджег сено, чуть подождал, пока оно разгорелось ярким пламенем, и лишь тогда бросил его под машину, в натекшую лужу бензина. Голубоватый огонь охватил весь автомобиль, взвился к гонтовой кровле и скользнул на чердак, набитый сеном. Через несколько секунд все хозяйственные пристройки окутались огромной тучей дыма, откуда, бешено извиваясь, вырывались желтые языки пламени.

— Горит!.. Горит!.. — с дикой радостью завопили вокруг.

— Ух, как согревает душу! — заорал Тоадер Стрымбу. Лицо его заливал пот. Он метнулся к пылающему зданию, словно собираясь кинуться в огонь.

Петре растерянно застыл у террасы, глядя, будто во сне, на метавшуюся по двору толпу. Лишь немного спустя он увидел, что Матей Дулману тоже не двинулся с места.

— Пошли, Петрикэ, вынесем барыню из дому, а то доберется до нее огонь, и большой будет грех, коли сгорит ее тело в пламени.

— Твоя правда, дядюшка Матей, — поспешно согласился Петре. — Народ-то совсем обезумел!