Мор Йокаи - Черные алмазы

Огненный шар вырвался из тигля, рассыпая вокруг стрелы ярче молний, и в следующую минуту потух.

Иван, продолжая стоять на улице у окна, спросил у графини:

— Что осталось в тигле?

— Ничего.

Он вернулся в комнату, повесил зеркало на место и отдал графине пустую оправу от броши. Господин аббат не мог не заметить:

— Да, это было зрелище, которое могут позволить себе только короли!

Прозвучал почтовый рожок, графине помогли надеть дорожную шубу, и, когда Иван подсаживал ее в коляску, она вынуждена была протянуть ему руку и произнести те самые добрые слова, которые ей так не хотелось говорить: «Оставайтесь с богом!»

Когда они тронулись в путь, графиня спросила аббата:

— Этот человек фокусник, неправда ли?

— Нет, — отвечал священник. — Гораздо хуже! Он ученый, естественник.

— Гм! Неприятный человек!

Дверь лавки фирмы Каульмана и теперь еще находилась там же, где пятьдесят лет назад. Да и сама дверь была той же, и стекла, если это возможно, были теми же, сквозь которые, как из обсерватории, в 1811 году первый основатель банкирского дома, наблюдая за лицами снующих за окнами высокопоставленных чиновников, выносил заключения, на что они будут играть на бирже: на hausse [64] или на baisse [65] Он знал, какой прекрасный барометр физиономия улицы и как много пророчеств таится в словах, оброненных прохожими. Только застигнутый врасплох человек и случайно оброненное слово могут открыть истину.

Потомки оставили нетронутой и старую выцветшую вывеску с едва различимой надписью. Блеклая, старая вывеска, полувековая фирма, потомственное дворянство — вот аристократизм, которым щеголяют банкиры! Стертая, выцветшая табличка сияла ярче всех прочих сверкающих новеньких магазинных вывесок, витрин, саженных букв, золоченых украшений и порталов. Солидный банкирский дом! Пятьдесят лет отложили на нем свой отпечаток.

Внутри меняльной лавки и сейчас стояли те же обтрепанные кожаные кресла, те же черные крашеные столы, изъеденные червем, те же деревянные клетки, а в клетке и теперь горбился седой старомодный кассир с зеленым козырьком на лбу и нарукавниками на локтях; на полках вдоль стен красовались уложенные рядами конторские книги в грубых переплетах, на их корешках можно было прочесть даты всех пятидесяти лет. Дворянское родословное дерево!

Фирма Каульмана и сейчас еще держала ломбард, старое дело продолжало пользоваться широкой известностью и хорошей репутацией.

Может быть, заслуженно, может быть, нет.

Молодой глава фирмы уже не придавал значения учету векселей и ломбардному делу, его планы были более широкими.

Квартира Каульмана находилась в том же самом доме на втором этаже, но отделана она была с великосветской роскошью и комфортом.

Кабинет напоминал музей, письменный стол — выставку безделушек; он был заставлен вещицами из майолики, бронзы, античными фигурками. Чернильница — шедевр Бенвенуто (если, правда, не гальванопластики), в нее налиты синие и красные карминные чернила, на ручке золотое перо с алмазным кончиком, песок, чтобы промокать чернила, тоже из золотой пыли, сыпать его надо специальной ложечкой из драгоценного камня, ручка лежит на благородной ветке коралла, пресс-папье украшено помпейской мозаикой, канделябр для свечей из настоящего горного хрусталя, табличка на портфеле из китайских раковин, для разрезания книг служит турецкий кинжал, печатка вырезана из малахита, в тисненого сафьяна папке для бумаг — цветные, пахнущие резедой листы прозрачной, соломенной, веленевой, слоновой кости, бристольской, королевской и английской батской бумаги. Однако за этим столом никто никогда ничего не писал.

Дело, которым занимался господин Феликс, не требовало писанины: это была только умственная работа. Он трудился день и ночь, быть может, даже во сне, но следов на бумаге работа его не оставляла.

Когда думали, что он развлекается, танцует, кутит, ездит верхом, путешествует, ухаживает за женщинами, он и тогда работал, перед ним всегда стояла цель. С этой целью он развлекался, ради нее кутил, ухаживал, танцевал, ездил верхом, путешествовал и никогда не упуская ее из виду.

Он двигал не пером, а людьми.

Спустя несколько дней после того как в бондаварском замке произошло знаменательное событие, в результате которого он был покинут, мы видим господина Феликса в его кабинете откинувшимся на одну из подушек низенькой кушетки; на второй подушке — аббат Шамуэль. Оба господина ведут доверительную беседу, которая, видимо, началась еще до нашего прихода.

Перед ними в роскошных севрских фарфоровых чашках дымится кофе-мокко, аромат которого мешается с запахом дорогого табака; господин аббат попыхивает трубкой, инкрустированной бирюзой, а господин Феликс — сигаретой толщиной с карандаш.

— Ну, твой договор с графиней заключен, как ты и хотел, на тридцать два года. Вот, держи, подписан по всем правилам. Но теперь я хотел бы знать, какое все это имеет значение для тебя и твоего консорциума? Подписи графини недостаточно, если договор не подпишет князь. Ведь графиня распоряжается бондаварским имением только пожизненно, и, когда она умрет, имение перейдет во владение князя или его внучки, а тогда твоему договору грош цена.

— Знаю, — произнес Феликс, сбивая пепел с сигареты. — Но мы позаботимся, чтобы графиня пожила подольше, чтобы ей захотелось долго жить. О, поверь мне, если уж старая дева захочет пожить подольше и у нее найдутся для этого средства, она сумеет этого добиться. Но все же я предусмотрительнее, чем ты думаешь. Мне известно о завещательном письме покойного князя, в нем есть условие, по которому брат графини Теуделинды или его потомки, когда она переселится в лучший мир, обязаны будут вернуть полную стоимость строительства, произведенного ею на территории бондаварского поместья, возможным легатариям, [66] арендаторам или кредиторам усопшей. Добрый князь предполагал, что его дочь в порыве благочестия может вдруг дать обет и построить в именье церковь или монастырь, так пусть наследники их выкупят, пусть никому не будут ничего должны! Но князь не думал, что кто-то на основе этой оговорки вдруг возведет в бондаварском dominio [67] шахту, фабрику или сахарный завод. А уж если я вложу в поместье свои два миллиона, то бондаварские наследники никогда от меня не смогут откупиться.

— Если только им на помощь не придет другой консорциум.

— Не так-то все просто. Сделать это сможет лишь такой консорциум, который возьмется привести в порядок все материальные дела семьи Бондавари, а тут потребуется многое. Много ума, много денег и много смелости, чтоб рисковать и тем и другим. Впрочем, я смотрю дальше, я еще не кончил. Свои деньги я поставил не на одну «даму».