Франсуа Мориак - Агнец

— Ты что здесь делаешь?

Ксавье вскочил. В дверях стоял Мирбель в белом купальном халате.

Мальчик проснулся, сел на кровати, увидел их обоих и заплакал. Мирбель повторил:

— Что ты здесь делаешь?

Ксавье пробормотал, запинаясь:

— Не знаю. — Понурив голову, он пытался найти разумный ответ.

— Не знаешь? В самом деле?

Мирбель подошел к кровати, наклонился к мальчику, который тер глаза и всхлипывал, отвел его руки и заглянул ему в сонное, опухшее от слез лицо.

— Что он тебе сделал? Отвечай, когда тебя спрашивают!

Ролан рыдал в голос и бормотал сквозь слезы, что он спал, что он ничего не видел.

— А что он мог увидеть? — спросил Ксавье. — Я вдруг забеспокоился и пришел проверить, не заболел ли он.

— Он заболел?

— Нет, он спокойно спал.

— Только что ты сказал, что не знаешь, зачем ты пришел сюда. Долго же ты придумывал оправдание.

Ксавье по-прежнему стоял, опустив голову.

— А почему ты не ушел, когда убедился, что он спокойно спит?

Ксавье сказал:

— Не знаю... — И, помолчав, тихо добавил: — Я, кажется, молился.

Мирбель пожал плечами и начал декламировать, нарочно запинаясь и растягивая слова, будто школьник в классе:

Мирбель замолчал, его душил смех. Ксавье наклонился над Роланом, тихо повторяя:

— Закрой глазки, малыш, это все чепуха, спи... Мы не даем ему уснуть, — сказал он, повернувшись к Мирбелю.

— Что-то ты поздновато проявляешь деликатность, ты не находишь?

А Ксавье тем временем поправил простыню, подоткнул одеяло и сказал Ролану:

— Повернись-ка к стенке... Давайте уйдем.

Ксавье вышел первым. Он почувствовал на затылке дыхание Мирбеля, который шел за ним по пятам. Ксавье не посмел остановить его, и они вместе вошли в комнату. Мирбель притворил за собой дверь, повернулся к Ксавье и сказал:

— Пора вас разлучить.

Ксавье не спускал глаз с Мирбеля, а тот развалился в кресле, словно собирался просидеть так всю ночь.

— Вам бы лучше пойти спать, — сказал Ксавье.

— Со сном я не в ладу, — вздохнул Мирбель и вытянул худые волосатые ноги. — Конечно, ты не отдаешь себе в этом отчета, но тебя и мальчишку действительно пора разлучить. Ты не додумываешь все до конца. Ты отличный пример тому, как низкое маскируется возвышенным, а дурное выдается за хорошее. Но, на твое счастье, я здесь — и я тебя спасу.

Ксавье глядел на него и молчал.

— Короче говоря, восемнадцатого я отвезу мальчишку назад в приют. Решение принято.

Ксавье спросил:

— Это что, угроза?

— Да нет, я повторяю, это вопрос решенный.

Ксавье тут же забыл про все, что произошло только что в комнате Ролана между ним и Мирбелем, забыл и о том чувстве стыда, которое он пережил во время этой ужасной сцены, его мозг работал напряженно и четко, он снова обдумывал свой план устройства Ролана. Ведь Доминика подтвердила в письме, что он вполне осуществим. Он отдаст Ролану те сто пятьдесят тысяч франков, что получил в наследство от дяди Кордеса. Они определят мальчика на полный пансион к учительнице, Доминика с ней уже договорилась. Мальчик будет учиться в приходской школе святого Павла. Он не слушал Мирбеля.

— Мы снова окажемся вдвоем, как в поезде. И снова у нас возникнет интерес друг к другу. Та же ситуация вызовет ту же симпатию, ты увидишь! Конечно, здесь не удастся разговаривать так свободно, как в купе... Ведь здесь Мишель. Но ко всему можно привыкнуть, часто перестаешь замечать людей, с которыми живешь под одной крышей. Мы не будем с ней считаться! — воскликнул он с веселой жестокостью.

— Я думаю, что смогу... — прервал его Ксавье. — Я надеюсь, вы мне не откажете в этом... я хочу проводить Ролана восемнадцатого числа.

Мирбель встал и подошел к Ксавье.

— Не говори со мной больше об этом мальчишке. Я возвращаю его в привычную для него среду: в приют. Он там будет как рыба в воде. Но тебе-то что до этого? Чего ты боишься? Выходит, ты не слишком доверяешь провидению.

И снова, изображая школьника, продекламировал:

— Эти две строчки из Расина были озаглавлены «Божья доброта». А хрестоматия называлась «Корзинка детских грез». Из нее монахини, учившие нас уму-разуму, выбирали стихи, чтобы мы их зазубривали.

— Вы с Мишель испортили Ролана своим укладом жизни, у него появились не свойственные ему привычки, — сказал Ксавье. — Вы ответственны...

— Хватит! Я не намерен больше говорить с тобой об этом ублюдке. Согласись, что твой повышенный интерес к нему по меньшей мере странен.

Ксавье закрыл глаза и тихо повторял с мольбой:

— Уходите... Уходите... Оставьте меня...

— Жалкая христианская душонка! Ты не смеешь взглянуть правде в глаза!

Ксавье молился про себя: «Господи, не допусти, чтобы этот человек посеял в моей душе семена ненависти и отвращения к людям, не дай ему отравить источник...» И удивился, когда у него вдруг вырвалось:

— Исцелюсь ли я когда-нибудь от знакомства с вами?

— Вот! Наконец-то! — воскликнул Мирбель. — Долго же мне пришлось ждать! Ты признаешься, что задет мною... Большего я не требую, — добавил он со смехом. — Во всяком случае, пока. Успокойся, я уйду, и ты выспишься. А завтра мы начнем новую жизнь.

Мирбель нервно ходил по комнате и потирал руки.

— И пожалуйста, не заставляй Ролана учиться. Пусть он спокойно проведет те несколько дней, что ему осталось жить здесь. Я освобождаю тебя от занятий с ним. Договорились? Да?

Ксавье ответил безразличным голосом:

— Я больше не буду заниматься с Роланом и проверять его тетради.

— Вот упрямая башка! — взревел вдруг Мирбель. — Я задушу тебя к чертовой матери!

И он протянул к Ксавье руки со скрюченными растопыренными пальцами. Увидев его искаженное злобой лицо, Ксавье отступил на шаг. Мирбель тут же пришел в себя и опустил руки.

— Ты не поверил? — спросил он тихо. — Скажи, ведь ты не поверил, что я могу причинить тебе зло?

— Я не испугался.

— Неужели ты думаешь, что я могу... Тех, кого любят, не убивают.

— Быть может, мы стоим перед выбором, — сказал Ксавье. — Либо убивать тех, кого любим, либо умирать за них.

Мирбель вздохнул:

— Есть и третья возможность: быть любимым тем, кого любишь. Существует ли на свете такое счастье?

Ксавье сказал, глядя в сторону:

— Да, существует. А теперь уходите.

Мирбель спросил почти робко:

— Ты не сердишься? Ты меня простил?

Ксавье кивнул. Оставшись один, он закрыл дверь на задвижку и сел за стол. Этой ночью он написал на листочке, вырванном из школьной тетрадки: « Я завещаю Ролану, ребенку, взятому из приюта... » — и все прочее, что пишут в таких случаях.