Синклер Льюис - Том 1. Главная улица

Эрик был в задней комнате. Он сидел, поджав под себя ноги, на длинном столе и шил жилетку. Но у него был такой вид, словно он занимался этим странным делом только ради развлечения.

— Добрый день! Мне пришло в голову: не можете ли вы придумать мне спортивный костюм? — запыхавшись, выговорила Кэрол.

Он поглядел на нее:

— Нет, не хочу! Боже мой! С вами я не хочу быть портным.

— Ну-ну, Эрик! — В ее тоне звучал мягкий материнский упрек.

Ей вдруг стало ясно, что костюм ей вовсе не нужен и что ей трудно было бы оправдать этот заказ перед Кенникотом.

Эрик спрыгнул со стола.

— Я хочу показать вам кое-что.

Он порылся в конторке, где Нэт Хикс держал счета, пуговицы, катушки, пряжки, изрезанный нитками воск, ружейные патроны, образчики парчи для жилетов «фантазия», мотовильца для удочек, порнографические открытки и обрезки холста. Вытащив оттуда запачканный кусок бристольского картона, он с волнением подал его Кэрол. Это был эскиз платья. Нарисован он был неважно. Слишком вычурно. На заднем плане были смешные низенькие колонны. Но фасон был нов и оригинален: на спине от низко опущенной талии до нитки черных бус на шее шла треугольная вставка.

— Удивительно! То-то миссис Кларк пришла бы в негодование!

— Да, наверно!

— Вам нужно рисовать смелее.

— Я, наверно, не смогу. Я взялся за это дело слишком поздно. Но, послушайте, знаете, что я делал эти две недели? Я прочел почти всю латинскую грамматику и около двадцати страниц из Цезаря.

— Великолепно! Вы молодец — обходитесь без учителя.

— Вы моя учительница!

В его голосе появился опасный, слишком интимный оттенок. Он взволновал и задел Кэрол. Отвернувшись, она стала смотреть в заднее окно, разглядывая этот типичный центр типичного квартала Главной улицы — вид, скрытый от случайного пешехода. Задние стены крупнейших городских торговых заведений окружали четырехугольное пространство, запущенное, грязное и бесконечно унылое. С фасада бакалейная Хоуленда и Гулда была вполне прилична, но позади к ней примыкал сарай из почернелых от непогоды сосновых досок с толевой крышей — шаткая, сомнительная постройка, за которой виднелась куча золы, поломанные ящики, вороха упаковочных стружек, измятые куски картона, разбитые бутылки из-под маслин, гнилые фрукты и полуразложившиеся, сморщенные, изъязвленные картофелины. Черные железные ставни придавали мрачный вид задней стороне галантерейного магазина. Под ним валялась груда когда-то блестящих красных картонок, теперь размокших и слипшихся от недавнего дождя.

Если смотреть с Главной улицы, мясная лавка Олсена и Мак-Гайра имела вполне опрятный и добродетельный вид: кафельный прилавок, свежие опилки на полу, аккуратные куски телячьей туши на крюках. Но теперь Кэрол видела заднее помещение и в нем самодельный холодильник, желтый, измазанный жиром. Приказчик в переднике с пятнами засохшей крови доставал оттуда твердую глыбу мяса.

Позади закусочной Билли повар в фартуке, который некогда был белым, курил трубку и сплевывал в живую кучу кишевших липких мух. В центре квартала помещалась конюшня для трех лошаденок возчика, а рядом с ней — навозная куча.

Задний фасад банка Эзры Стоубоди был выбелен, под ним тянулись бетонный тротуар и полоска травы. Но окно было забрано решеткой, и за прутьями Кэрол видела Уиллиса Вудфорда, корпевшего над цифрами в огромных книгах. Он поднял голову, судорожно потер глаза и вновь погрузился в беспредельность цифр.

Задворки других помещении представляли собой такую же импрессионистскую картину: хаотические груды отбросов на фоне грязно-серых и блекло-бурых тонов.

«У меня роман на задворках, и с кем? С бродячим портным!..»

Чтобы не жалеть себя, она поставила себя в положение Эрика. Повернувшись к нему, она с возмущением сказала:

— Какая безобразная картина у вас перед глазами!

— Там, за окном? — задумчиво спросил он. — Я не обращаю на это внимания. Я стараюсь смотреть в глубь вещей. Конечно, это не так легко!

— Да… Однако я спешу…

Идя домой и вовсе не спеша, она вспоминала, как ее отец однажды сказал серьезной десятилетней девочке Кэрол: «Милая моя, только дурак не ценит красивого переплета книги, но дважды дурак тот, кто в книге интересуется только переплетом».

Ее встревожила эта внезапная мысль об отце, встревожила тем, что в этом мальчугане с льняными волосами она узнала седого сдержанного судью, чей образ воплощал для нее высшую любовь и высшее понимание. Нет, нет! Что за вздор! При чем тут этот мальчик? А все-таки…. Но это смешно… Одно было несомненно: в Уиле Кенникоте не было ничего, что напоминало бы образ ее любимого отца.

Кэрол сама удивлялась тому, что стала так часто петь и находить во всем столько приятного: в свете фонаря за деревьями прохладным вечером, в луче солнца на бурой стене дома, в утреннем чириканье воробьев, в черных покатых крышах, посеребренных месяцем. Милые вещи, милые, уютные мелочи и милые места — заросшее златоцветом поле, пастбище у ручья и… вдруг сразу стало столько милых людей! Вайда была снисходительна к Кэрол на курсах медицинских сестер; миссис Дэйв Дайер льстила ей расспросами о здоровье, о мальчике, о кухне и интересовалась ее мнениями о войне.

Миссис Дайер, по-видимому, не разделяла общего предубеждения против Эрика. «Он миловидный мальчуган. Надо как-нибудь взять его с собой на пикник». Неожиданно Дэйв Дайер тоже стал благоволить к нему. Этот маленький скупой балагур питал смутное почтение ко всему, что ему казалось утонченным или глубокомысленным. Он возражал Гарри Хэйдоку на его насмешки: «Ладно, хватит! «Елизавета» любит пофрантить, это правда, но он умница. Да еще не забудьте вот что: я как-то всех спрашивал, где находится эта самая Украина, и только он сумел мне ответить! А что за беда в том, что он вежлив? Черт возьми, Гарри, вежливость не грех! Многие очень дельные люди вежливы почти что как женщины».

Кэрол поймала себя на мысли: «Как дружно живет наш городок!» И тут же остановилась в испуге: «Неужели я готова влюбиться в этого мальчугана? Смешно! Просто он интересует меня! Я хотела бы помочь ему пробиться».

Но, обмахивая пыль в гостиной, пришивая к воротнику ленточку, купая Хью, она представляла себе, как она и некий художник — неведомый и ускользающий Аполлон — строят дом в Беркшире или в Виргинии; торжествуя, покупают кресло на его первый заработок; читают вместе стихи и часто серьезно беседуют о рабочем вопросе; рано вскакивают по воскресеньям с постели, чтобы погулять и поболтать за бутербродами над озером, — Кенникот на прогулках только зевал. Хью тоже фигурировал в этих картинах и обожал молодого художника, строившего для него замки из стульев и ковров. А если она не грезила, то размышляла о том, что она могла бы сделать для Эрика, и поневоле должна была признать, что идеальный художник ее грез во многом и есть Эрик.