Синклер Льюис - Том 1. Главная улица

— Так, значит, ты находишь…

— Вот что я тебе скажу: отложим это до окончания войны. Тогда мы предпримем большое, интересное путешествие. Нет, не думаю, чтобы тебе стоило ехать теперь!

Так он сам толкал ее к Эрику.

Кэрол проснулась глубокой ночью, в три часа, проснулась сразу и окончательно. И с холодным спокойствием, как ее отец, когда он произносил приговор над закоренелым преступником, сказала себе:

«Жалкая и глупая любовная история…

Ни блеска, ни вызова. Самообман ничтожной женщины, шушукающейся по углам с претенциозным, ничтожным человеком…

Нет, он не ничтожество! В нем есть утонченность и стремление к прекрасному. Он ни в чем не виноват. Какими нежными глазами он смотрит на меня! Нежными-нежными!»

Ей было жаль себя при мысли, что ее роман жалок; она вздыхала о том, что в этот тусклый, строгий час он представляется ей таким глупым.

Потом в страстном порыве к бунту, всколыхнувшем всю ее ненависть, она подумала: «Чем мельче и глупее этот роман, тем больше вина Главной улицы! Я увидела, как я жажду бежать от нее. Все равно куда! Я готова на всякое унижение, лишь бы бежать. И в этом повинна Главная улица. Я пришла сюда, горя желанием делать добро и работать, а теперь… только бы вон отсюда!

Я им так доверяла. Но они хлестали меня розгами скуки. Они не знают, они не понимают, как нестерпима их самодовольная скука! Как муравьи или августовское солнце на живой ране.

Глупо! Жалко! Кэрол — чистая девушка с легкой походкой — шмыгает и шепчется по темным углам, сентиментально ревнует на церковных ужинах!»

К завтраку муки утихли, забылись, как ночной кошмар. Остались только душевная тревога и нерешительность.

Мало кто из аристократов «Веселых семнадцати» приходил на трапезы баптистской и методистской церквей, где Вудфорды, Диллоны, Перри, мясник Олсен, жестянщик Брэд Бемис и староста Пирсон в обществе друг друга находили спасение от одиночества. Зато вся знать посещала празднества на открытом воздухе, которые устраивала епископальная церковь. Там они чувствовали себя превосходно и были холодно-вежливы с людьми иного круга.

В этом сезоне прощальный праздник такого рода, с японскими фонариками, карточными столами, пирожками с курятиной и неаполитанским мороженым, устроили Хэйдоки. Эрик уже не считался совершенно чужим. Он ел мороженое среди людей, принадлежавших к лучшему обществу. Тут были Дайеры, Миртл Кэсс, Гай Поллок, Элдеры. Сами Хэйдоки относились к нему свысока, но другие не сторонились его. «Никогда, — думала Кэрол, — не быть ему одним из столпов города, потому что он не увлекается ни охотой, ни автомобилями, ни покером. Он подкупает лишь живостью и веселостью, а это в нем не самое главное».

Когда Кэрол подозвали туда, где в окружении гостей стоял он, она высказала несколько весьма верных замечаний о погоде.

Миртл крикнула Эрику:

— Пойдем! Что нам делать здесь со стариками!. Я хочу познакомить вас с замечательной девушкой. Она приехала из Уэкамина и гостит у Мэри Хоуленд.

Кэрол видела, как он рассыпался перед гостьей из Уэкамина. Потом, тихо беседуя, прогуливался вдвоем с Миртл. Не выдержав, она сказала миссис Уэстлейк:

— Смотрите-ка, а Вальборг и Миртл — прямо неразлучная парочка!

Миссис Уэстлейк странно поглядела на нее и лишь затем ответила:

— Да, в самом деле.

«Что за безумие так говорить!» — подумала Кэрол.

Чтобы придать себе уверенности, она обратилась к Хуаните:

— Как очарователен ваш газон при японских фонариках!

В это время она почувствовала, что Эрик хочет подойти к ней. Он просто прогуливался, заложив руки в карманы, и даже не смотрел на нее, но она знала, что он зовет ее. Она отошла от Хуаниты. Эрик поспешил ей навстречу. Она холодно кивнула ему и порадовалась своей холодности.

— Кэрол! Мне представляется великолепный случай. Не знаю, не лучше ли это даже, чем ехать на Восток изучать искусство. Миртл Кэсс говорит… Вчера вечером я заглянул к ней и долго разговаривал с ее отцом. Он сказал, что ищет молодого человека, который стал бы у него работать, изучил бы мукомольное дело и со временем, может быть, сделался заведующим. Я разбираюсь в пшенице еще с того времени, как жил на ферме, и потом в Керлу я месяца два работал на мельнице, когда мне осточертело шитье. Что вы об этом думаете? Вы говорите, что всякая работа прекрасна, если ее делает художник. А мукомольное дело такое нужное! Что вы об этом думаете?

— Подождите! Подождите!

Лаймен Кэсс и его худосочная дочь ловко подвели бы податливого мальчика под общий ранжир. Но разве их план поэтому ненавистен ей? «Надо быть честной. Нельзя играть его будущим в угоду моему тщеславию». Но она не видела ясного пути.

— Как я могу решать? — напустилась она на Эрика. — Это ваше дело. Хотите вы стать таким, как Лаймен Кэсс, или вы хотите стать таким, как… как я? Подождите! Не надо льстить. Будьте честны. Это важный вопрос!

— Я знаю. Я уже считаю себя таким же, как вы! Я хочу сказать: я тоже бунтарь!

— Да. Мы похожи друг на друга, — серьезно сказала она.

— Но я не уверен, смогу ли я осуществить свои планы. Я, право, неважно рисую. Мне кажется, что у меня хороший вкус к тканям, но с тех пор, как я узнал вас, возня с платьями опротивела мне. Сделавшись же мукомолом, я имел бы средства… книги, рояль, путешествия…

— Я буду откровенна и резка. Неужели вы не понимаете, что Миртл Кэсс любезна с вами не только потому, что ее отцу нужен для мельницы толковый молодой человек? Неужели вы не понимаете, что она сделает из вас, когда вы будете принадлежать ей? Ведь она заставит вас ходить в церковь и быть добродетельно-приличным.

Он смотрел на нее.

— Я не знаю… Наверное.

— Вы удивительно непостоянны!

— Что ж с того! Я рыба, вытащенная из воды. Не рассуждайте, как миссис Богарт! Как же мне не быть непостоянным, если я бросаюсь от фермы к портняжной мастерской, от мастерской — к книгам; если у меня нет образования; если у меня одна забота — заставить книги говорить со мной! Скорее всего меня ждет в жизни неудача. Я знаю, что иногда бываю неуравновешен. Но когда я думаю об этом деле с мельницей и… и о Миртл, тут нет никакого непостоянства. Я знаю, чего я хочу. Я хочу вас!

— Что вы, что вы! Оставьте!

— Мне нужны вы! Я уже не школьник, а взрослый человек. Мне нужны вы. Если я возьму Миртл, то лишь для того, чтобы забыть вас.

— Оставьте! Не надо!

— А непостоянны-то вы! Вы говорите, играете, но вы боитесь. Если бы мы с вами ушли навстречу бедности и я должен был копать канавы, разве это остановило бы меня? Нисколько. А вас — да. Я думаю, что вы могли бы полюбить меня, но вы не признаете этого. Я не говорил бы таких вещей, если бы вы не смеялись над Миртл и мельницей… Я должен пойти на это, потому что, узнав вас, я уже не могу сделаться просто портным. Разве вы справедливы?