Синклер Льюис - Том 1. Главная улица

— Что ж, Тормина… не знаю, где это, но, по-видимому, это какое-нибудь дорогое дачное место для миллионеров. В этом вся суть: вкусы на шампанское, а доходы на пиво! Будь уверена, наших доходов никогда не хватит больше, чем на пиво. Да!

— Ты, может быть, намекаешь на то, что я неэкономна?

— Ну, я этого не имел в виду, но раз ты сама завела об этом речь, то можно отметить, что счета от бакалейщика вдвое больше, чем следовало бы.

— Да, так оно, верно, и есть. Я неэкономна. Я не могу быть экономной. Благодаря тебе!

— Это еще с какого потолка ты взяла?

— Пожалуйста, не надо просторечий, вернее, просто грубостей.

— Я буду говорить так как мне нравится. Откуда ты взяла это «благодаря тебе»? Год назад ты наскочила на меня за то, что я забыл дать тебе денег. Что же, я признаю разумные доводы. Я не бранил тебя и даже сказал, что сам виноват. Ну так вот: с тех пор я хоть раз забывал?

— Нет. С тех пор не забывал. Но дело не в этом. Мне нужна определенная, регулярная сумма. Я настаиваю на этом! Строго определенная сумма на каждый месяц.

— Недурно придумано! Доктор, конечно, всегда регулярно получает определенную сумму! Именно! В один месяц — тысяча, а в другой — рад, если сколотишь сотню.

— Хорошо! В таком случае какой-нибудь определенный процент. Или что-нибудь в этом роде. Как бы ни колебался твой заработок, можно приблизительно исходить из среднего…

— Но какой в этом смысл? Куда ты, собственно, гнешь? Неужели я так нечестен и скуп, что надо связать меня контрактом? Ей-богу, это обидно! Я всегда охотно давал тебе деньги и не скупился. Иной раз говорю себе: «Вот она обрадуется, когда я дам ей эти двадцать долларов… или там пятьдесят». А теперь оказывается, что ты хочешь превратить это в какие-то срочные платежи. Я, как дурак, воображал, что даю более чем достаточно, а ты…

— Пожалуйста, перестань жалеть себя! Тебе доставляет удовольствие чувствовать себя обиженным. Я согласна со всем, что ты говоришь. Вполне! Ты давал мне деньги и щедро и предупредительно. Совсем как если бы я была твоей содержанкой!

— Кэрри!

— Да, да! То, что было жестом величественного благородства для тебя, для меня было унижением. Ты давал мне деньги, как давал бы их своей содержанке, если она была благосклонна к тебе, и тогда ты…

— Кэрри!

— Не прерывай меня!.. И тогда ты считал бы себя… свободным от всяких обязательств. Так вот, с этого дня я отказываюсь принимать твои деньги как подарок. Или я твой компаньон и веду домашнее хозяйство с определенным бюджетом, или я ничто. Если же я содержанка, то уж я сама выберу себе любовника. Я ненавижу… ненавижу эти улыбочки и выклянчивание денег, которые я не могу даже истратить, как содержанка, на бриллианты, ибо должна покупать на них тебе же носки и сковороды! В самом деле! Ты щедр: даешь мне доллар — прямо: на, бери! — с единственным условием, чтобы я купила на него тебе же галстук! И даешь этот доллар тогда, когда тебе угодно. Как же мне не быть неэкономной?

— Да, конечно, если смотреть так…

— Я не могу закупать продукты большими количествами, должна держаться лавок, где отпускают в кредит, не могу рассчитывать вперед, так как не знаю, сколько у меня будет денег. Вот чем я плачу за твое восхитительное представление о собственной щедрости! Ты заставляешь меня…

— Погоди! Погоди! Ты сама знаешь, что преувеличиваешь. Все эти глупости про содержанку ты только что придумала. И тебе никогда не надо было «улыбочками выклянчивать деньги». Но в остальном ты, может быть, и права. Ты должна вести хозяйство, как коммерческое дело. Завтра я составлю подробный план, ты будешь получать определенную сумму или процент и будешь иметь свой текущий счет в банке.

— О, вот это мило с твоей стороны!

Она повернулась к нему, стараясь быть ласковой. Но в пламени спички, которой он зажигал потухшую зловонную сигару, она увидела покрасневшие злые глаза. Он опустил голову, и под подбородком собралась жирная, покрытая светлой щетиной складка.

Кэрол сидела не двигаясь, пока он не прохрипел:

— Нет! В этом нет ничего милого. Это просто справедливо. И видит бог, я хочу быть справедливым. Но я требую справедливости и от других. А ты так горда и так свысока смотришь на всех! Возьмем Сэма Кларка: добрейшая душа, честный, преданный и отличный товарищ…

— Да, и прекрасно бьет уток, не забудь этого!

— Ну что же, и прекрасный стрелок в то же время. Сэм заходит посидеть вечерком, и только потому, что он не зажигает сигару, а просто перекатывает ее во рту да иногда сплевывает на пол, ты смотришь на него, как на свинью. Ты этого не знаешь, но я наблюдал за тобой и надеюсь, что Сэм не заметил, но я-то всегда вижу!

— Да, у меня бывало чувство брезгливости. Плевать — брр! Но мне жаль, что ты отгадал мои мысли. Я старалась быть с ним любезной и скрывала их.

— Я, может быть, вижу гораздо больше, чем ты думаешь!

— Охотно верю.

— А знаешь, почему Сэм не зажигает сигары, когда бывает у нас?

— Почему?

— Он страшно боится обидеть тебя курением. Ты нагнала на него страху. Стоит ему заговорить о погоде, как ты заводишь про Готе, или… как его? — Гете, или о каких-нибудь таких высоких материях, отлично зная, что это не по его части. Он так оробел, что почти никогда и не заглядывает.

— О, мне очень жаль! Но я уверена, что теперь преувеличиваешь ты.

— А по-моему, нисколько! И скажу тебе одно: если будет так продолжаться, ты разгонишь всех моих друзей.

— Это было бы с моей стороны отвратительно. Ты знаешь, что я не хочу… Уил, да чем же я, собственно, пугаю Сэма?.. Если только это на самом деле так.

— Очень просто. Когда он приходит, то вместо того, чтобы положить ноги на другой стул, расстегнуть жилетку и рассказать мне крепкий анекдотец или пошутить о чем-нибудь, он сидит на краешке стула, старается вести разговор о политике и не смеет даже выругаться. А если он хоть изредка не выругается, он чувствует себя скверно!

— Другими словами, он чувствует себя скверно, если не может вести себя, как мужик в грязной лачуге?

— Ну, довольно об этом! Ты хочешь знать, чем ты его отпугиваешь? Во-первых, ты нарочно задаешь ему вопросы, на которые ему никак не ответить, — всякому дураку ясно, что ты над ним просто издеваешься, — а потом ты шокируешь его разговорами о содержанках и тому подобном, вот как сейчас…

— О, конечно! Целомудренный Сэм лично никогда не упоминает о таких заблудших леди!

— Во всяком случае, не в присутствии дам. Головой ручаюсь!

— Итак, непристойно не уметь притворяться, что…

— Знаешь, не будем вдаваться в психологию и всякие такие дебри. Я говорю, что, во-первых, ты шокируешь его, а затем ты так перескакиваешь с предмета на предмет, что никому не угнаться за тобой. То ты хочешь танцевать, то барабанишь на рояле, то становишься чернее тучи и не желаешь даже разговаривать. Если у тебя так меняются настроения, то не можешь ли ты предаваться им наедине с собой?