Синклер Льюис - Том 4. Элмер Гентри

— В фургон нечестивца! — завизжал он. — Он у меня получит высший срок!

И Билл Кингдом пробормотал себе под нос: «Доблестный пастор в салуне один на один с толпой вооруженных до зубов головорезов укоряет их за то, что они поминают имя господа всуе. Да, выйдет классная статья… А потом, пожалуй, пойду и наложу на себя руки…»

По толпе свидетелей и среди самих полисменов пошел шепоток, что, судя по тому, как опасливо преподобный лейтенант Гентри держится сзади, вместо того, чтобы идти во главе, можно заключить, что он побаивается кровожадных злоумышленников, которым объявил столь беспощадную войну. И правда: Элмер не отличался особой любовью к дуэлям, где пускают в ход револьверы, зато он еще не утратил вкуса к рукопашным потасовкам; там, где требовалось проявить физическую силу, он не был трусом, в чем все и сумели убедиться, когда отряд нагрянул в заведение Ника Сполетти.

Ник, владелец бара в подвальчике, был в свое время боксером-профессионалом и отличался хладнокровием и решительностью. Услыхав приближение крестоносцев, он крикнул своим посетителям:

— Давай сюда, в боковую дверь! Я их задержу!

Первого полисмена он встретил у подножия лестницы и сбил с ног, ударив бутылкой по голове. Второй упал, споткнувшись о тело товарища; остальные замешкались, топчась на месте со смущенным видом, заглядывали друг другу через плечо, вынимали револьверы. Но Элмер почуял запах драки, и в тот же миг с него слетела всякая святость. Швырнув на пол библию, оттолкнув с дороги двух полисменов, он кинулся на Ника с нижней ступеньки. Ник замахнулся, целясь ему в голову, но Элмер, применив боксерский прием, дернул шеей, увернулся и нанес Нику точный и сокрушительный нокаут левой.

— Черт, ну и удар у преподобного! — проворчал сержант.

— М-да, неплохо… — вздохнул Билл Кинг дом.

И Элмер понял, что одержал победу, что теперь он станет героем Зенита, что отныне он не только Уильям Дженнингс Брайан [184] Брайан, Уильям Дженнингс (1860–1925) — американский политический деятель, юрист, один из лидеров демократической партии. методистской церкви, но и ее сэр Ланселот [185] Ланселот — благородный и мужественный рыцарь, герой романов из цикла короля Артура. .

Еще два налета — и полицейский фургон доставил лейтенанта Гентри домой, и герой поднялся на свое крыльцо, сопровождаемый единодушным и даже не слишком сардоническим «ура» своих подчиненных.

Клео кинулась ему навстречу.

— Ты жив, какое счастье! Ах, что это, дорогой? Ты ранен?

На его щеке выступили капельки крови.

В порыве восхищения самим собой, такого огромного, что оно распространилось даже на его жену, он схватил ее в объятия, смачно поцеловал и загремел:

— А, пустяки! Все сошло грандиозно! Пять налетов, двадцать семь преступников арестовано — застали на месте, занимались таким изощренным распутством!.. Я даже и не знал, что такое бывает!

— Ах, бедненький ты мой!

Все бы хорошо, только аудитория была маловата: лишь Клео да еще горничная высунулась в переднюю.

— Пойдем расскажем детям! Пусть гордятся своим папочкой! — прервал он ее.

— Милый, так ведь они спят…

— Вот как! Ну, конечно. Значит, спать важнее. Важнее, чем узнать, что их отец — это человек, который не боится отстаивать евангелие даже ценою собственной жизни!

— Нет, я не это хотела сказать… я думала… Да, ты безусловно прав! Это для них чудесный пример — и такой назидательный. Только дай я тебе сперва наклею на щеку кусочек пластыря.

К тому времени, как она промыла ему царапину, и перевязала ее, и поахала над нею, он, как и рассчитывала Клео, успел забыть и о детях и о том, как им необходимо учиться на геройском примере отца, и, усевшись на край ванны, стал рассказывать жене о своих подвигах, достойных целого троянского войска. Клео слушала с таким благоговением, что он совсем было настроился на амурный лад, но тут она так тревожно и заботливо погладила его по руке, что он решил, будто она нарочно старается вызвать в нем нежные чувства, и разозлился. Что за эгоизм! В самой нет ни капли привлекательности, а тоже, туда же — пытается завлечь такого мужчину, как он! Он удалился к себе в комнату, от души жалея, что рядом нет Лулу. Вот кто порадовался бы такому славному, такому блистательному началу карьеры Джона Везли последнего образца!

На судебном процессе Элмер добился осуждения шестнадцати из двадцати семи арестованных им злодеев, а Оскару Гохлауфу еще дали лишних шесть месяцев за сопротивление, оказанное властям при аресте, а также употребление бранных и оскорбительных выражений. Судья похвалил Элмера; мэр простил его; начальник полиции пожал ему руку и обещал предоставить ему наряд полиции в любое время и по первому требованию, а несколько репортеров — из тех, что помоложе, — даже и не почувствовали необходимости прикрыть рот ладонью, пряча усмешку.

С пороком в Зените было покончено. Прошел целый месяц, прежде чем хоть одна из веселых девиц смогла опять по-настоящему развернуть работу, впрочем, галантные тюремщики исправительного дома нередко позволяли то одной, то другой отлучиться на вечерок.

Каждый воскресный вечер толпы людей пытались проникнуть в переполненную церковь Элмера. Здесь всегда было что-нибудь интересное: если не проповедь о пороке, так по крайней мере сольное выступление саксофониста или хоровое исполнение «А у нас в Старом городе будет жаркое дело».

А однажды прихожан развлекал профессионал-фокусник, на груди у которого висела табличка «Я за Слово Божье» (идея принадлежала самому Элмеру); фокусник показывал, как легко можно поднять тяжелые гири с символическими надписями: «Грех», «Горе», «Невежество», «Папизм».

Совет попечителей обсуждал проект постройки новой и гораздо более просторной церкви. Элмер вот уж год, как готовил для этого почву, постоянно обращая внимание попечителей на размах строительства новых жилых домов на месте прежних обветшалых строений Старого города.

Совет повысил ему жалованье до пяти тысяч в год и выделил дополнительные средства на организационную работу. Элмер, правда, не заводил такого количества клубов для изучающих хиропрактику или искусство кинематографа, как доктор Отто Хикенлупер из Центральной методистской церкви, но зато с девяти утра до десяти вечера не было такой минуты, чтобы в его церкви не заседал какой-нибудь кружок, стараясь творить для кого-нибудь какое-нибудь добро… и даже после десяти вечера в церкви часто можно было застать самого Элмера, совещающегося с Лулу Бейнс-Нейлор по вопросам, связанным с курсами кулинарного искусства.

Элмер сообразил, что его нашумевший крестовый поход и его «Веселые Воскресные Вечера» таят в себе опасность: вместо великого вождя нравственности в нем начнут видеть просто шута.