Синклер Льюис - Том 4. Элмер Гентри

— А-а, это преподобный Гентри! — нараспев проговорила она. — Ой, а я-то заставила вас ждать! Простите, пожалуйста! Мама ужас как жалела, что не может встретить вас сама, да, ей пришлось уйти к кузине Этте. Кузина Этта разбила себе ногу! Входите же, пожалуйста! Вот не думала, что у нас теперь будет молодой пастор!

Она была прелестна в своем невинном оживлении.

В квадратном холле с его хромолитографиями, изображающими эпизоды гражданской войны, было какое-то своеобразное модно-провинциальное благородство.

Девочка — это была Джейн Кларк — проводила Элмера в его комнату. Она вприпрыжку взбежала по лестнице, над грубыми башмаками мелькали ее лодыжки, и Элмера вдруг молниеносно пронзило знакомое ощущение, более сложное, чем стратегия целой войны, и означавшее, что этой девочки он будет домогаться. Но так же неожиданно, почти с тоской ощутил он снова усталую тягу к покою и чистоте и одернул себя:

«Нет! Не смей! Хватит! Оставь ребенка в покое. Веди себя пристойно. Боже, помоги мне стать порядочным и приличным человеком!»

Борьба победоносно завершилась в те полминуты, что он поднимался по лестнице, и он смог, как ни в чем не бывало, пожать ей руку и небрежно сказать:

— Очень рад, что вы так встретили меня, сестра. Надеюсь принести благословение этому дому!

Сейчас он уже чувствовал себя как дома: отрадно, покойно. Комната оказалась уютной: ярко-красный ковер, печь, сверкающая полированным никелем, и в эркере — глубокое кресло. На кровати с пологом — стеганое лоскутное одеяло, на подушках — накидки с вышитыми ягнятами, кроликами и изречением: «Бог да благословит наш сон!».

— Ничего, подходяще. По-домашнему. Не то что эти проклятые отели, — размышлял он.

Он был снова готов завоевывать Банджо-Кроссинг, завоевывать методистскую церковь. И, когда прибыли его чемоданы и сумки, он даже не стал распаковывать их, решив сначала отправиться осматривать свои владения.

Банджо-Кроссинг был очень невелик, однако найти ключ от Первой методистской церкви оказалось проблемой, достойной сыщиков Скотленд-Ярда.

Сапожник, брат Фритчер, передал ключ сестре Андерсон, из Общества содействия женщинам, та отдала его уборщице миссис Пришетски, которая одолжила его Пусси Бирнс, председателю Эпвортской Лиги [141] Эпвортская лига — молодежная методистская организация. Названа по имени г. Эпворта в Англии, места, где родился Джон Везли, один из основателей методизма. , а та, в свою очередь, дала его сестре Фритчер, супруге брата Фритчера, так что Элмер в конце концов получил его в доме по соседству с той самой сапожной мастерской, откуда и начались его докучные поиски.

Все они — брат Фритчер и сестра Фритчер, сестра Пришетски и сестра Бирнс, сестра Андерсон и большинство прохожих, у которых он спрашивал по дороге, как и куда пройти, — задавали ему одни и те же вопросы: «Вы новый методистский пастор?», «Женаты, нет?», «Только приехали?», «Из города, говорят? Рады, наверное, что выбрались оттуда?»

От церкви он не ожидал ничего хорошего. Еще не видя ее — она была скрыта от него зданием школы, — он был уверен, что это какая-нибудь уродливая коричневая громадина с бревенчатыми подпорками.

Он был приятно изумлен — он был горд, как достойный гражданин, избранный мэром, когда подошел поближе и увидел симпатичную маленькую церковку, крытую серой дранкой, увенчанную скромным шпилем и обрамленную подстриженными газонами и цветочными грядками. Радостно возбужденный, вступил он внутрь, и навстречу ему повеяло затхлым могильным запахом, свойственным всем пустым церквам.

Внутри было тоже очень мило. На первый взгляд здесь могли поместиться человек триста. Светло-желтые скамьи казались чересчур яркими, но стены были окрашены в мягкий кремовый цвет, а у алтаря под изящной белой аркой стояла красивая белая кафедра и скромно задрапированный клирос.

Элмер продолжал исследовать свои владения. Просторное помещение для воскресной школы, подвальный этаж, заставленный столами, кухонька. Все уютное, обжитое, во всем обещание дальнейшего роста.

Вернувшись в главный церковный зал, он заметил красивый витраж. Сквозь чистые стекла окон ему приветливо кивали клены…

Он обошел здание кругом, и внезапно его охватило мистически-гордое, пьянящее чувство собственника. Это все — его, это принадлежит ему и уже поэтому прекрасно! Как ласкает глаз мягкий серый тон кровли! Какой изящный шпиль! Что за великолепный клен! А какая прелесть эта цементированная дорожка! И превосходная новая урна! Как красива доска для объявлений — и на ней вскоре засияет его собственное имя! Его владение, которым он волен распорядиться как ему угодно! И — уж будьте уверены — он совершит здесь прекрасные дела, большие дела, вдохновенные! Теперь, когда он вновь обрел цель жизни, он уже ни за что не даст увлечь себя низменным страстям — гордыне, любовным приключениям… Его собственность!

Он снова вошел в церковь, величаво опустился по очереди в каждое из трех кресел перед алтарем, которые, как он думал в детстве, были предназначены для святой троицы. Затем он встал и, опершись руками о кафедру, прогудел, обращаясь к почтительно внимающей толпе молящихся (Ого! А сколько стоят в проходах!):

— Братья мои!

Он переживал такой подъем, какого не испытывал со времен Шэрон.

Он начнет сызнова — он уже начал, клялся он себе. Довольно лжи, обмана, хвастовства! Этот городок, быть может, и скучноват, но он, Элмер, оживит его, возродит к новой жизни, вдохнет в него свою душу! Да, так будет! Жизнь распахнулась перед ним — чистая, радостная, зовущая на высокий подвиг, достойный рыцаря христианства. О да, когда-нибудь он станет епископом, но даже и это пустяк в сравнении с той победой, что он одержал над низменными сторонами собственной натуры.

Он опустился на колени и, смиренно, умоляюще раскинув руки, стал молиться:

— Господи боже, ты, что снизошел ко мне, недостойному, распахнув предо мною врата царства твоего, ты, что открыл мне в эту минуту вечную радость праведной жизни, помоги мне остаться цельным и чистым и да пребудет во всем воля твоя. Аминь.

Он стоял у кафедры со слезами на глазах, так сильно сжимая мясистыми пальцами кожаный переплет огромной библии, что тот треснул.

Дверь в дальнем конце зала отворилась, и на пороге в лучах июньского солнца возникло видение…