Синклер Льюис - Том 8. Кингсблад, потомок королей. Рассказы

Утро забытого Дня памяти было лучезарным, как солнечный зайчик на стволе бука. Но нигде не суетились школьницы в платьях расцветки национального флага, матери семейства не укладывали в корзины лимонад и бутерброды, робкие старички в поношенных штатских костюмах не преображались в бравых солдат. Лишь некоторые домохозяева по привычке вывесили флаги. Но среди них не было миссис Тиффени. Спустившись к завтраку, мистер Гейл увидел, что она нежно поглаживает ветхий шелк старого флага. Но она тут же сунула флаг в чулан, заперла дверь и засеменила на кухню. Завтрак она подавала медленно, с отсутствующим видом, и часто прижимала ладонь к боку. Мистер Гейл попросил разрешения помочь ей. Но она и слушать об этом не захотела. Казалось, она старается держать себя в руках назло всем.

Мистер Гейл поспешил уйти. В праздничный день он не мог заниматься делами и бесцеремонно навязал свое общество Джимми Мартину, который пребывал в блаженном упоении по случаю того, что начались летние каникулы и его горячо любимые учителя разъехались кто куда. Семейство Мартинов не собиралось участвовать ни в одном из намеченных на этот день пикников, и Джимми с мистером Гейлом принялись обсуждать вопрос, не отправиться ли им на рыбную ловлю. Они удобно расположились в шезлонгах на крохотном газончике и совсем забыли о некоторой разнице в возрасте.

Вдруг в доме громко хлопнула дверь. Они умолкли и прислушались. Взволнованные шаги простучали по ступенькам крыльца и, приближаясь, заскрипели по песку дорожки. Они оглянулись. К ним бежала миссис Тиффени. Она не надела шляпки, и жиденькие пряди седых волос падали на морщинистый лоб, как лохмотья флага, разорванного шрапнелью. Ее неподвижные глаза лихорадочно блестели, дрожащие руки цеплялись за воздух. Она простонала:

— Мистер Гейл, я не могу, не могу! Неужели они не понимают, что они делают! Там лежит мой муж… и я слышу, как он зовет меня, чтобы я пришла, чтобы показала, что помню его. Да-да, я слышу его — словно ветер плачет под дождем. Я сказала ему, что пойду на кладбище одна, сказала, что принесу корзинку цветов, — ведь яблони уже зацвели. А он сказал, что нужно, чтобы и другие пришли — процессия, как положено в День памяти, чтобы почтить все могилы. Я слышала его, слышала…

Мистер Гейл давно уже вскочил на ноги. Теперь он обнял ее за плечи и крикнул:

— Сегодня будет процессия, сударыня! Мы помянем их всех — всех до одного, почтим каждую могилу. Идите домой, голубушка, наденьте шляпку и приготовьте корзиночку, чтобы нам с вами было чем перекусить после окончания церемонии. Может, вы даже успеете испечь лепешки, но помните: через час или полтора вы услышите, что процессия приближается, так что будьте совсем готовы.

Голос мистера Гейла звучал внушительно и неопровержимо, как далекая канонада. Он пригладил растрепавшиеся волосы миссис Тиффени и, тихонько похлопывая ее по плечу с неуклюжей нежностью старого преданного пса, подвел к облупившейся двери ее дома.

Потом он подошел к шезлонгу, сел, покачивая головой, и поскреб в затылке. Джимми, который предпочел на время исчезнуть, теперь вернулся и сказал со вздохом:

— Я бы помог ей, только вот как?

— Еще бы, Джеймс, конечно, помог бы, будь ты постарше, а пока беги-ка поиграй где-нибудь еще. Старый мятежник должен пораскинуть отупевшими мозгами и превратить вон тех воробьев в процессию северян с оркестром и с двадцатью флагами, не меньше. Ну, беги.

Минут пять, а может быть, десять мистер Гейл поглаживал подбородок, а потом вдруг улыбнулся. Он торопливо зашагал к аптеке, вошел в телефонную будку и позвонил в три гостиницы трех городков, отстоявших от Уэкамина не больше, чем на десять миль.

Затем он бросился к прокатной конюшне, где давались напрокат автомобили-два на весь город. Одного автомобиля уже не было. Второй как раз собирался выехать, когда он тяжелой рысцой подбежал к воротам.

— Я беру этот автомобиль, — сказал он конюху-шоферу.

— Ничего не выйдет. — И конюх взялся за заводную ручку.

— Почему?

— Потому что я обещал покатать одну крошку, понятно?

— Послушайте, я мистер Гейл, и…

— Я знаю, что вы мистер Гейл. Ну и что? Видел вас на улице. Вы, приезжие, воображаете, что мы тут спим и видим, как бы вам услужить…

Мистер Гейл, пыхтя, надвинулся на него, как паровой каток, и ласково сказал:

— Сынок! Я всю ночь не ложился и, пожалуй, хлебнул чуток лишку. И вот вздумалось мне прокатиться. Сынок, такое мирное сердце, как мое, еще не билось в человечьей груди; я просто котеночек, ловящий свой хвостик, но у меня в заднем кармане револьвер с пулькой сорок четвертого калибра — с преподлейшей пулечкой на всем Юге. Может, ты, слышал, что мы, южане, народ вспыльчивый, а? Сынок, мне этот автомобиль нужен на часок-другой, не больше. Понял?

Он ревел. Он широко и неопределенно размахивал руками, а его вспотевшие ладони побагровели. Он схватил конюха за плечо. Кадык бедняги судорожно заходил вверх и вниз.

— Ладно, садитесь, — прохныкал конюх.

Мистер Гейл умиротворенно забрался в автомобиль.

— В Джоралмон, сынок, и побыстрее, сынок, как можешь быстрее, — пророкотал он.

Автомобиль мчался по дороге, а мистер Гейл размышлял:

«Погодите-ка! Уже лет сорок прошло с тех пор, как я в последний раз держал в руках огнестрельное оружие, и двадцать лет я никого не называл сынком. Ну, что делать!»

Потом он начал думать о другом.

«Дайте-ка взвесить. Я буду майором. Нет, полковником — полковником Гейлом десятого нью-йоркского полка. Поздравляю с повышением, капрал Гейл. Даже негры вас так не величали — ну, там «капитан» или просто «хозяин». Вы делаете карьеру, любезнейший. Бедная женщина! Бедное верное сердце…»

Когда они добрались до городка Джоралмона, мистер Гейл высунулся из автомобиля и спросил у бездельника, томившегося скукой на углу:

— Где процессия Дня памяти? Где ветераны?

— На Гринвудском кладбище.

— На Гринвудское кладбище, сынок, — рявкнул он, и конюх нажал на акселератор.

У кладбищенских ворот мистер Гейл сказал вкрадчиво:

— Ты уж дождись меня, сынок. Хмель у меня повыветрился, и я зол, сынок, чертовски зол.

— Ладно уж, — проворчал конюх. — А как насчет платы?..

— Вот пять долларов, держи. Когда я вернусь со своими друзьями, получишь еще пять. Я собираюсь похитить всю здешнюю процессию.

— Это как же?

— Я их окружу.

— Ах ты… черт! — пробормотал конюх.

Увидев среди кладбищенских деревьев флаг полка северян, южанин ощетинился. Но тут же пожал плечами и неторопливо замешался в толпу. На могилах в мутно-зеленых стеклянных вазах ярко пылали красные и желтые цветы, оттененные жарким сиянием утра. На зеркально-коричневых плоскостях полированных гранитных надгробий с пронзительно-белыми надписями вспыхивали ослепительные блики. В воздухе висел густой запах пыли, молодых кленовых листьев и большого скопления людей. Рядом со священником в белом облачении стояли ветераны, еще оставшиеся в Джоралмоне, — восемь стариков, чьи морщинистые лица обрели благодаря символическим одеяниям суровое достоинство. Сейчас их глаза очистились от мелочной хитрости житейских забот. Рука янки с козлиной бородкой, у которого рядом со значком В.А.Р. был пришпилен английский флажок, лежала на плече человека с тевтонской внешностью, носившего эмблему дивизии Зигеля. [13] Зигель, Франц (1824–1902) — немец, социалист и деятель рабочего движения. Во время Гражданской войны в США — генерал в армии северян.