Синклер Льюис - Том 9. Рассказы. Капкан

Тут мистер Титус стал тихо лить слезы, и Уит повез его домой.

На другое утро, в тот час, когда ему полагалось заниматься в студии мсье Шелкопфа, Уит провожал мистера Титуса на вокзале Сен-Лазар. Уит чуть-чуть приуныл. В поезде ехало множество возвращавшихся домой хорошеньких молодых американок, с которыми было бы так приятно играть в дек-теннис.

Вот так и получилось, что Уит предался самому гнусному пороку, которому только может предаться американец, проживающий в Париже. Он стал заводить знакомства с толстыми тоскующими американцами и показывал им как раз те из достопримечательностей Парижа — Эйфелеву башню, например, — на которые храбрые мальчики из кафе «Фанфарон» наложили особое табу.

Уитни делал отчаянные попытки написать хотя бы одну приличную картину, стараясь изо всех сил отучиться от манеры рисовать легко и быстро. Наконец он создал нечто декоративное в лилово-буро-красных тонах, выгодно отличавшееся, на его взгляд, от его прежней честной фотографии.

И, созерцая его творение, мсье Шелкопф в первый и последний раз изрек внятно:

— Со временем из вас выйдет хороший банкир.

Накануне отъезда домой на летние каникулы Уит повел Айседору в маленький застекленный ресторанчик, прилепившийся к склону Монмартра и обозревающий с высоты весь Париж. С нее слетело все ее позерство. Сжимая его руки, она горячо молила:

— Уит! Любимый! Ты снова будешь дышать отравленным воздухом Среднего Запада. Тебя будут пытаться оторвать от искусства, от творчества, от свободы, от всего прекрасного и удивительного, что останется здесь на века, когда машины уже превратятся в кучу лома. Дорогой мой, не дай им соблазнить тебя их хваленой предприимчивостью, обещаниями миллионов!

— Глупышка! Ну что ты! Терпеть не могу коммерции. Я обязательно приеду опять осенью.

Уит просил фанфаронских прозелитов не провожать его. Чуточку взгрустнув от сознания, что кипучий город Париж так мало интересуется его персоной, он отправился на вокзал один и никого не искал глазами на платформе, уныло шагая вслед за носильщиком к вагону.

Внезапно его ошеломил крик доброго десятка закадычных друзей из «Фанфарона». Поразительно было не то, что каждый истратил по пятидесяти сантимов на перронный билет (факт сам по себе невероятный), а то, что они поднялись в девятом часу утра, чтобы проводить его.

Ласковые руки Айседоры обвились вокруг его шеи Она жалобно причитала:

— Не забывай нас, милый, меня не забывай.

Майлз О'Селливэн жал Уиту руку, крича:

— Унт, дружище, смотри, чтобы доллары не зацапали тебя!

Остальные пламенно уверяли, что будут всем сердцем ждать его возвращения.

Когда поезд с лязгом и грохотом тронулся, Уит, высунувшись из окна, махал рукой. Пустые хвастунишки и самовлюбленные позеры, они искренне грустили, расставаясь с ним. И Уит почувствовал, что любит их.

Он непременно к ним вернется.

Всю дорогу до Шербура Уит огорченно думал, что многого не видел в Париже. В Лувре он был всего три раза. Он так и не съездил в Морэ, так и не полюбовался на зубчатые стены Провэна.

Уит вбежал в особняк на Цветущих Холмах, потрепал по плечу Т. Джефферсона и, поцеловав мать, пробормотал:

— Черт возьми, все-таки здорово дома!

— О, можешь говорить с нами по-французски, если хочешь, — сказал Т. Джефферсон. — Мы без тебя занимались французским языком: надеемся поехать с тобой в Париж в недалеком будущем. Avez vous оо un temps charmant cette… [16] Хорошо ли вы провели время в этом… (ломаный франц.). мм… в этом году?

— Да, еще бы, oui. [17] Да (франц.). А-а, вы заново отделали столовую! Желтые и красные изразцы! Блестяще!

— Вот что, ecoutez… ecoute, mon fils. [18] Послушайте… послушай, сын мои (франц.). Теперь, Уитни, когда ты побывал за границей, увидел свет, тебе совершенно незачем щадить наше самолюбие. Я понимаю — и ты тоже, — что красные с желтым изразцы вульгарны. Но вернемся к более приятным темам. Я жажду услышать о твоих парижских впечатлениях. Сколько раз ты был в Лувре?

— Ах, в Лувре! В Лувре? Много раз!

— Я так и думал. Между прочим, Уитни, случилась нелепая вещь. Какой-то вульгарный субъект по фамилии Титус, кажется, из Буффало, написал мне, что познакомился с тобой в Париже. Возмутительно, что под предлогом знакомства со мной подобный человек осмелился навязываться тебе!

— А мне он показался славным стариканом, папа.

— Mon pere! [19] Отец! (франц.). Нет, мальчик, ты опять стараешься все смягчить, чтобы не обидеть меня. Этот Титус — человек, к которому я не питаю ни уважения, ни… короче говоря, у нас нет ничего общего. К тому же старый жулик шестнадцать лет назад надул меня на тысячу сто семьдесят долларов на одной поставке зерна! Но, как я уже сказал, твои парижские впечатления! Париж, наверное, кажется тебе мечтой, обвитой дымкой золотых воспоминаний!

Я полагаю, ты поживешь дома месяца два. Я тут наметил кое-какие планы. По моему мнению, даже в нашем жалком захолустье ты сможешь при моей помощи избежать пошлостей, какими развлекаются здесь молодые люди, среди которых ты вырос. У нас организуется великолепный «Малый театр». Ты, может быть, пожелаешь писать декорации, играть и даже делать эскизы костюмов. Далее, мы намечаем собрать необходимую сумму и пригласить к нам на неделю финскую оперную труппу. Все это не даст тебе скучать. Ты покажешь нашей серой публике, как оценивает финскую оперу европейски образованный человек. А для начала мы могли бы послушать сегодня лекцию профессора Джилфиллэна в клубе Уолтера Питера на тему «Следы механистической культуры в коптском языке».

— Я бы поехал с удовольствием, папа, но понимаешь… В дороге получил телеграмму от Стайва Уэскотта: приглашает сегодня в загородный клуб на танцевальный вечер. Я думал, что пообедаю с вами, а потом махну туда. Ужасно не хочется обижать его!

— Разумеется, разумеется, мальчик! Истинный джентльмен, особенно когда он к тому же культурный человек, обязан постоянно думать о… как это?., о noblesse oblige. Ну, то есть я хочу сказать о долге истинного джентльмена. И все же недопустимо, чтобы всякие невежественные дельцы вроде Уэскотта навязывали тебе свое общество. Видишь ли, я так представляю себе…

Под рокот шестицилиндрового отцовского второго «кадиллака» Уит ехал в загородный клуб и заранее злился. Он думал о том, какие шуточки будут отпускать на его счет старые приятели. Он уже слышал, как Стайв Уэскотт, его бывший товарищ по общежитию, Гилберт Скотт, Тим Кларк и остальные подтрунивают над ним:

«А-а, наш маленький Альфонс Гоген!» [20] имя французского художника Гогена — Поль.

«А где бархатные штаны?»

«Теперь ты вряд ли снизойдешь до выпивки с бедным глупым Бэббитом, который торговал скобяными товарами, пока ты водил знакомство с разными графинями и герцогами, интеллигентами да интеллигентшами!»