Альфонс Доде - Необычайные приключения Тартарена из Тараскона (пер. Митрофан Ремезов)

Не желая быть уличеннымъ во лжи, я не могу сказать, чтобы Тартаренъ съ покойнымъ сердцемъ проходилъ по опаснымъ закоулкамъ верхняго города. Совсѣмъ напротивъ, онъ сильно волновался и лишь съ большими предосторожностями пускался въ эти темныя ущелья, зорко посматривалъ по сторонамъ и не спускалъ руки съ курка револьвера, точь-въ-точь какъ въ Тарасконѣ по дорогѣ къ клубу. Каждую минуту ему казалось, что вотъ-вотъ нагрянетъ стая евнуховъ и янычаръ и пойдетъ потѣха. Но непреодолимое желаніе разыскать даму сердца вдохновляло его безумную храбрость и придавало ему сверхъестественную силу.

Въ продолженіе цѣлой недѣли Тартаренъ всѣ дни проводилъ въ верхнемъ городѣ. Его постоянно можно было встрѣтить прохаживающимея вблизи мавританскихъ бань, подкарауливающимъ выходъ мусульманскихъ дамъ, или же сидящимъ у входа въ мечеть и съ величайшими усиліями стаскивающимъ охотничьи сапоги, чтобы войти въ храмъ правовѣрныхъ. Иногда съ наступленіемъ ночи, на возвратномъ пути, послѣ безплодныхъ поисковъ вокругъ бань и мечетей, нашъ тарасконецъ останавливался у мавританскаго дома, изъ котораго слышалось монотонное пѣніе, звуки гитары и тамбурина и доносились отрывки женскихъ голосовъ, женскаго смѣха.

— Она тутъ, быть можетъ! — шепталъ онъ съ замираніемъ сердца и, если на улицѣ никого не было, онъ подходилъ къ дому, брался за молотокъ низкой входной двери и тихонько ударялъ имъ.

Пѣсня и смѣхъ тотчасъ смолкали; за стѣной раздавался неясный шепотъ.

— Смѣлѣй, смѣлѣй! — подбадривалъ себя нашъ герой. — Теперь что-нибудь да будетъ!

Всего чаще бывало, что его обливали холодною водой или осыпали корками апельсиновъ. Ничего болѣе серьезнаго никогда не бывало.

Спите, львы африканскіе!

Прошло болѣе двухъ недѣль, а бѣдняга Тартаренъ все еще разыскивалъ свою алжирскую даму; весьма правдоподобно, что онъ и до сихъ поръ искалъ бы ее такъ же безуспѣшно, если бы судьба не сжалилась надъ нимъ и не послала ему на помощь нѣкоего знатнаго албанца. Вотъ какъ это случилось: зимой каждую субботу въ алжирскомъ театрѣ бываютъ маскарады, ни дать, ни взять какъ въ парижской Оперѣ. Въ залѣ мало народу: нѣсколько плохенькихъ представительницъ Казино, нѣсколько легкихъ дѣвицъ, всюду слѣдующихъ за арміей, спеціально-маскарадные танцоры съ линючими лицами, въ линючихъ костюмахъ, пять или шесть туземныхъ прачекъ съ букетомъ чеснока и шафраннаго соуса. Но главная суть маскарада не въ залѣ, а въ фойе, которое на этотъ разъ превращается въ игорную комнату. Пестрая и шумливая толпа тѣснится вокругъ зеленыхъ столовъ: пріѣхавшіе въ короткій отпускъ тюркосы, мавританскіе купцы изъ верхняго города, негры, мальтійцы, колонисты, земледѣльцы, — все это волнуется, трепещетъ, блѣднѣетъ и стискиваетъ зубы, лихорадочнымъ, мутнымъ взглядомъ слѣдитъ за картами. Тамъ и сямъ завязываются ссоры, драки, крикъ и ругань на всѣхъ возможныхъ языкахъ, сверкаютъ ножи, является полиція, денегъ не досчитываются…

Разъ Тартаренъ зашелъ сюда размыкать тоску, забыться среди шума и гама этой дикой сатурналіи. Онъ ходилъ одинъ-одинешенекъ и никакъ не могъ отогнать отъ себя мысли о плѣнившей его мавританкѣ, какъ вдругъ у одного изъ столовъ, среди криковъ и звона золота, до его слуха донеслись раздраженные голоса:

— Я вамъ говорю, что у меня пропало двадцать франковъ!

— Позвольте, однако…

— Чего тамъ, позвольте!

— Да знаете ли вы, съ кѣмъ говорите?

— Любопытно!

— Я князь Григорій Албанскій!

При этомъ имени Тартаренъ, въ сильномъ волненіи, протискался сквозь толпу къ самому столу, очень довольный и гордый тѣмъ, что встрѣтилъ албанскаго князя, съ которымъ познакомился на пароходѣ. Тутъ, однако же, оказалось, что громкій княжескій титулъ не произвелъ ни малѣйшаго впечатлѣнія на офицера, съ которымъ происходила ссора.

— Что же изъ этого слѣдуетъ? — насмѣшливо воскликнулъ офицеръ и продолжалъ, обращаясь къ публикѣ:- Григорій Албанскій?… Господа, кто слыхалъ про Григорія Албанскаго?… Никто!

Тартаренъ выступилъ впередъ.

— Извините… я знаю его свѣтлость! — сказалъ онъ, гордо выпячивая грудь.

Офицеръ осмотрѣлъ его съ головы до ногъ и пожалъ плечами.

— Ну, ладно… Подѣлите между собой мои двадцать франковъ и убирайтесь къ чорту!

Пылкій Тартаренъ хотѣлъ броситься за удалявшимся офицеромъ, но князь удержалъ его:

— Оставьте… Я самъ раздѣлаюсь съ нимъ, — и, взявши Тартарена подъ руку, онъ поспѣшно вышелъ изъ театра.

Когда они очутились на площади, албанскій князь снялъ шляпу, протянулъ руку нашему герою и, смутно припоминая его фамилію, началъ взволнованнымъ голосомъ:

— Господинъ Барбаренъ…

— Тартаренъ! — робко подсказалъ тотъ.

— Ну, Тартаренъ, Барбаренъ, все равно… Теперь мы друзья на жизнь и смерть!

Благородный албанецъ крѣпко пожалъ ему руку. Можете себѣ представить, какою гордостью сіяло лицо Тартарена.

— Князь!… Ваша свѣтлость! — бормоталъ онъ въ восхищеніи.

Четверть часа спустя, друзья сидѣли въ ресторанѣ Платановъ, на террасѣ, выходящей съ морю, и благодушествовали за бутылкою вина. Трудно вообразить себѣ человѣка болѣе привлекательнаго, чѣмъ этотъ албанскій князь. Тонкій, изящный, завитой и гладко выбритый, увѣшанный удивительными орденами, съ проницательнымъ взглядомъ, мягкими манерами и съ леркимъ итальянскимъ акцентомъ, онъ напоминалъ Мазарини въ молодости и при этомъ былъ очень силенъ въ латинскомъ языкѣ, безпрерывно цитировалъ Тацита, Горація и Комментаріи.

Онъ принадлежалъ къ древней владѣтельной династіи; по его разсказамъ можно было заключить, что братья изгнали его изъ отечества за либеральный образъ мыслей, когда ему было лѣтъ десять отъ роду. Съ тѣхъ поръ онъ скитается по свѣту, какъ истинный философъ, изъ любознательности и для собственнаго удовольствія. И странное совпаденіе — князь прожилъ три года въ Тарасконѣ. На выраженное Тартареномъ удивленіе, что онъ ни разу не встрѣтилъ его ни въ клубѣ, ни на Эспланадѣ, его свѣтлость отвѣтилъ уклончиво: «Я цочти никуда не показывался». Тартаренъ не сталъ разспрашивать: въ жизни великихъ и сильныхъ міра есть всегда немало таинственнаго.

Вообще князь Григорій оказался милѣйшимъ изъ владѣтельныхъ принцевъ. Попивая розовое вино Кресчіи, онъ терпѣливо слушалъ разсказы Тартарена про таинственную мавританку и даже похвалился, что быстро разыщетъ ее, такъ какъ былъ хорошо знакомъ со многими туземными дамами.

Выпили они основательно и бесѣдовали долго. На тосты князя: «За здоровье алжирскихъ красавицъ!» Тартаренъ отвѣчалъ тостами: «За освобожденіе Албаніи!»

Внизу подъ террасой рокотало море, плескались волны о берегъ; ночной воздухъ ласкалъ и нѣжилъ тепломъ; на небѣ сверкали безчисленныя миріады звѣздъ; въ платанахъ пѣлъ соловей.