Анатоль Франс - Том 2. Валтасар ; Таис ; Харчевня Королевы Гусиные Лапы ; Суждения господина Жерома Куаньяра ; Перламутровый ларец

Как раз в это мгновение в комнату вошел священник.

— Ну, как, господин аббат? — обратился он к моему наставнику.— В каком расположении духа вы находитесь? Что новенького?

— Благодарение богу, в мозгу моем нет ничего нового,— отвечал г-н Куаньяр.— Ибо, как изрек святой Иоанн Златоуст,— бегите новизны. Не ходите тропами непроторенными: стоит только раз сбиться с пути, и станешь плутать до гроба. Я — печальный пример тому. Я тем и погубил себя, что пустился неторной стезею. Послушался своего внутреннего голоса, и он вверг меня в бездну. Ваше преподобие, я жалкий грешник. Безмерность моих прегрешений гнетет меня.

— Вот истинно прекрасные речи,— воскликнул священник.— Это сам господь бог внушает их вам. Узнаю его неповторимый слог. Не желаете ли вы, чтобы мы приступили к спасению вашей души?

— С великой охотой,— отвечал г-н Куаньяр.— Ибо прегрешения мои ополчаются на меня. Я зрю среди них и великие, и малые, и кроваво-красные, и аспидно-черные. Зрю малорослые, что гарцуют на собаках и свиньях, зрю и другие, жирные, голые, с сосцами как бурдюки, с брюхом в огромных складках, с необъятными ягодицами.

— Может ли быть,— изумился священник,— что вы видите их столь отчетливо? Но если грехи ваши таковы, как вы утверждаете, сын мой, то лучше уж не описывать их, а попросту ненавидеть в душе своей.

— Уж не хотите ли вы, ваше преподобие,— продолжал аббат,— чтобы прегрешения мои походили на Адониса? Но хватит об этом. А вы, брадобрей, подайте мне питье. Знаком ли вам господин де ла Мюзардьер?

— Нет, сколько я припоминаю,— отвечал г-н Кокбер.

— Да будет вам известно,— продолжал мой добрый учитель,— он был весьма падок до женщин.

— Именно таким путем,— вмешался священник,— дьявол и берет обычно верх над человеком. Но куда вы клоните, сын мой?

— Сейчас поймете,— отвечал добрый мой наставник.— Господин де ла Мюзардьер назначил некоей девственнице свидание на конюшне. Она пришла, он же позволил ей уйти оттуда такой, какой она явилась. А знаете почему?

— Нет,— отозвался священник,— но оставим этот разговор.

— Напротив,— продолжал г-н Куаньяр.— Да будет вам ведомо, что он остерегся вступить с нею в плотское общение из боязни зачать жеребенка и навлечь на себя этим судебное преследование.

— Ах! — вырвалось у брадобрея.— Скорее уж должен он был бояться зачать осла.

— Вот именно,— подтвердил священник.— Но все это мало подвигает нас по пути в рай. Пора вернуться на стезю праведных. Ведь вы только что держали столь назидательные речи!

В ответ мой добрый наставник принялся петь довольно громким голосом:

— Если вам хочется петь, сын мой,— заметил священник,— спойте уж лучше какой-нибудь добрый бургундский рождественский псалом. Так вы возрадуетесь духом и очиститесь.

— С превеликим удовольствием,— отвечал добрый мой учитель.— У Ги Барозе есть псалмы, которые, несмотря на их кажущуюся простонародность, блестят куда ярче бриллианта и стоят дороже золота. Вот этот, к примеру:

Костоправ, его жена и священник подхватили хором:

И добрый мой учитель продолжал голосом уже несколько ослабевшим:

Потом он уронил голову на подушку и умолк.

— В этом христианине,— обратился к нам священник,— многое заслуживает похвалы, очень многое; еще совсем недавно я сам заслушался его прекрасных наставлений. Но я не могу не тревожиться за него, ибо все решает кончина, и никому не дано знать, что он прибережет для последнего часа. Господь по благости своей полагает наше спасение в едином миге; но только мгновение это должно быть последним, так что все и зависит от сего последнего мига, в сравнении с коим вся остальная жизнь — лишь звук пустой. Вот почему я и трепещу за нашего больного, ибо душу его яростно оспаривают ангелы и демоны. Но не следует отчаиваться в божественном милосердии.

Два дня мой добрый учитель провел в жестоком борении между жизнью и смертью. После чего он впал в крайнюю слабость.

— Надежды больше нет,— шепнул мне г-н Кокбер.— Взгляните, как голова его ушла в подушки и как заострился нос. Видите?

В самом деле, нос доброго моего учителя, некогда мясистый и багровый, походил теперь на выгнутый клинок и отливал свинцом.

— Турнеброш, сын мой,— сказал он мне голосом все еще ясным и сильным, но звук которого был мне вовсе не знаком.— Чувствую, что мне уже недолго жить. Ступай и призови сюда этого доброго пастыря, дабы он принял мою исповедь.

Священник был у себя в винограднике, я кинулся туда.

— Сбор винограда окончен,— сказал он мне,— и урожай оказался куда обильнее, чем я полагал; пойдемте же, я приму исповедь у этого страждущего.

Я проводил его к ложу доброго моего учителя и оставил наедине с умирающим.

По прошествии часа священник вышел к нам и сказал:

— Смею вас заверить, что господин Жером Куаньяр умирает, исполненный самых прекрасных чувств благочестия и смирения. Во внимание к его просьбе и рвению намереваюсь я причастить его святых тайн. Пока я стану облачаться в стихарь и эпитрахиль, вы, госпожа Кокбер, соблаговолите прислать в ризницу мальчика, что прислуживает мне ежеутренне во время обедни, и приготовьте комнату для приятия всеблагого господа.

Жена костоправа подмела пол, застлала постель белоснежным одеялом, придвинула к изголовью столик и покрыла его скатертью; она поставила на него два подсвечника с зажженными свечами и фаянсовую чашу со святой водою, в которой стояла веточка буксуса.

С дороги к нам донесся звук колокольчика, которым размахивал на ходу служка, и вскоре мальчик вступил в комнату с крестом в руках; за ним следовал облаченный в белые одеяния священник со святыми дарами. Все мы — Иахиль, г-н д’Анктиль, супруги Кокбер и я — опустились на колени.

— Pax huic domui [13],— возгласил священник.

— Et omnibus habitantibus in ea [14],— подхватил служка.

После чего священник зачерпнул святой воды и окропил ею больного и ложе.

Он сосредоточенно помолчал с минуту и торжественно произнес:

— Сын мой, не желаете ли вы что-нибудь сказать?