Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

— А как же. С того самого мгновенья, как я впервые повстречал тебя в городе и ты на меня посмотрела, я почувствовал к тебе такую горячую симпатию и любовь, какой ты больше нигде и не встретишь.

Корнелия складывает чесалки и поднимается. Она решила положить конец его излияниям. Тогда, не находя больше никаких слов, он схватил ее и притянул к себе на колени. Хоть он и стар, но руки у него жилистые, она с трудом вырвалась и отскочила на середину горницы. Однако рассердилась она не так чтобы очень и обошлась с Августом достаточно мягко.

— Нет, дольше вам тут оставаться нельзя, — сказала она.

— Ты хочешь, чтоб я ушел?

— Да, мне нужно выйти повесить котел.

— Ты меня выпроваживаешь? Слышишь, Маттис, твоя сестра меня выпроваживает.

— Нет, вы меня не так поняли, — сказала она.

— Как же нет, когда я тут сижу, и имею к тебе чувства, и прошу, чтобы ты за меня вышла.

— Но я-то за вас совсем не хочу выходить, — отвечала Корнелия. — Вот и весь сказ.

Нет, впрямую она его не выпроваживала, она как бы понуждала его уйти. Ошибиться тут было невозможно. Усилием воли он заставил себя подняться и направился к двери. Руки-ноги у него разве что не поскрипывали, он двигался мелким шагом, как автомат. В сенях он взял зонт, а другой оставил. Наверняка она обнаружит, подумал он про себя.

Вот и сегодня он тоже ничего не добился, и так всякий раз. Но насколько он понял, ее родители стараются в его пользу. Это очень хорошая и отрадная новость. Кто знает, так уж ли они расположены к бедняге Беньямину. Он в этом сомневается.

Как бы то ни было, Август решил не ходить слишком часто в Южное, чтобы не перебарщивать, иначе это войдет в привычку. А это плохо. Он сходит самое большее еще один раз, чтобы получить от нее внятный ответ. Она просто обязана его дать.

По дороге домой он вспоминает о лодке, которую надо переправить на озеро. Он поднимается на шхуну, обходит ее и досконально осматривает, кое-где сверлит, чтобы выяснить, насколько прогнило дерево. Судя по всему, при Теодоре Лавочнике шхуну содержали в исправности, и, хотя она последние годы была в запустении, на ней можно спокойно установить мотор.

Вернувшись на палубу, Август начинает отвязывать лодку.

Пока он с ней возится, раздается гудок рейсового парохода, медленно причаливающего к берегу. На пристани собрался народ: аптекарь с адвокатом Петтерсеном отправляются в морское путешествие, доктор Лунд провожает их на борт. Фру Петтерсен тоже здесь, она без конца утирает слезы, муж ее утешает и говорит, что ему необходимо предпринять эту поездку и закупить броневые листы.

Старая хозяйка тоже пришла на пристань и на глазах у всех бесстрашно машет аптекарю. Благослови ее Бог за великое жизнелюбие! Оберегая ее репутацию, аптекарь почти не решается помахать ей в ответ. Тогда она идет на самый конец пристани, и ему ничего другого не остается. До того она хорошо улыбается!

Несколько дней спустя докторовы мальчуганы прибежали к Августу с запиской от Александера. Пока Август читал ее, эти сорванцы успели удрать, и он у них так ничего и не разузнал.

В записке сообщалось:

«Правый бок лошади. На одну ширину ладони вперед от крестца и две с половиною вниз от хребта, вот где. Втыкай чуток накось, но не очень-то примеряйся. Глубина два дюйма. Отто Александер».

Август сообразил, что это не иначе как тот самый заветный прокол, которым лошадей излечивают от колик. Он сунул записку в карман, недоумевая, с какой стати он ее получил, с чего бы это цыган вдруг поделился своим секретом и почему не передал ее сам. Что бы это значило?

Вечером его позвали к старой хозяйке, она хотела с ним переговорить. Вообще-то он собирался уходить, по важному делу, но раз позвала старая хозяйка…

Она лежала в постели, бледная и притихшая.

— Я больна, — сказала она.

— Вот это совсем ни к чему, — сказал Август. — А что у вас болит?

— Я поранилась. Подручный, будь добр, скажи мне, что теперь делать.

— Если смогу… А как вы поранились?

— Порезалась. Мне не хочется идти к доктору, потому что он будет меня расспрашивать. А аптекарь уехал. И надо же было ему уехать!

— Дайте-ка я взгляну на рану, — сказал Август. — Она кровит?

— Уже перестала.

Старая хозяйка откинула одеяло и задрала сорочку, словно он был заправским доктором.

— Так это ж грудь! — воскликнул Август. — Как это вас угораздило?

— Да ножом. Ужас как больно было.

Август посмотрел на нее:

— Вон оно что, значит, это ножевая рана?

— Да. Как по-твоему, у меня внутреннее кровотечение?

Он сказал, не отвечая ей прямо:

— Ну, это был еще не самый большой нож! Я видел и почище ножи, которые прячут за голенище, а кинжальчик, что носят на боку в ножнах, — это ерунда. Чем вы смазали рану?

— Ничем, просто наложила лоскут. Промыла сперва, а потом наложила вот этот лоскут.

— Лоскут — это хорошо, — сказал Август. — Лично я ничего другого не употреблял. Но я могу спросить доктора.

— Бога ради, спроси! Только не говори про нож, скажи, что я поднималась по лестнице, споткнулась — и упала ничком.

— Само собой, — заверил ее Август. — Это произошло вчера вечером?

— Да, ночью. Прямо у моего окна.

Услышав это, Август покачал головой.

— И в сорочке какая дырища, на самом видном месте, — посетовала старая хозяйка. — А сорочка новехонькая.

— Крови много было?

— И не говори! А сорочку я выстирала, чтоб никто не видал. Никто ничего не знает.

— До чего мне вас жаль!

— Знаю, что жаль, ты всегда меня так поддерживал…

Август отсутствовал очень недолго, а вернувшись, попросил разрешения снова взглянуть на рану, после чего взял и рывком отодрал лоскут.

— Прошу прощения! — сказал он.

— Ой, как больно!

— Так велел доктор, чтоб еще чуток покровило. А теперь я должен капнуть вот из этого пузырька, — сказал Август. — Щипать не будет нисколечко, — пообещал он, — зато очень поможет.

Август щедро полил рану, и там-таки защипало, защипало так, что не приведи Бог. На лице у старой хозяйки крупными каплями выступила испарина, однако она не издала ни звука, единственно, пока ее немножко не отпустило, судорожно стискивала кулаки. Напоследок Август залепил рану пластырем:

— Ну вот, теперь все как рукой снимет!

— А что сказал доктор, он о чем-нибудь спрашивал?

— Да нет. Раз это для одного из моих рабочих, так он их и раньше пользовал. Случается, они задурят и, осерчав, пыряют друг дружку, ну и вот…

Наконец Август освободился и мог отправиться по своему важному делу и осуществить задуманное. Он был уже на полпути. Однако, подойдя к Сегельфосской лавке, он увидел, что она заперта, а ему там позарез надо было купить одну вещь. А именно изящное кружево, которым можно обшить сорочку, он видел такое у старой хозяйки.