Кнут Гамсун - А жизнь идет...

— До чего ты беззаботен, Отто!

— Но что же нам делать?

— А если бы кто-нибудь вошёл?

— Гм, да! — отвечал он и качал головой.

— А если кто-нибудь придёт потом когда-нибудь?..

Закута была ненадёжным местом, и открытая дверь — глупой неосторожностью. Но открытая дверь, в конце концов, менее подозрительна, чем закрытая. К тому же одна половица в коптильне громко скрипела, — это было бы предостережением на тот случай, если бы кто-нибудь вошёл. И все-таки это никуда не годилось, никуда не годилось в будущем. Надо было устраиваться по-другому. Они были в большом затруднении. Они не могли пройтись вместе по двору, чтоб тотчас кто-нибудь не стал следить за ними в окно. Александер спал в каморке вместе со Стеффеном, дворовым работником, а комната Старой Матери в главном здании прилегала с одной стороны к детской, а с другой — к комнате Марны. И вот как-то раз во время неудачного посещения комнаты Старой Матери Александеру пришлось спастись бегством в третий этаж, а оттуда спрыгнуть вниз.

Всё было не так.

В закуту с торфом и вереском легко было попасть: стоило только переступить порог.

Если им повезёт, всё будет хорошо.

— Свали вину на меня! — говорил Александер. — Свали на меня!

И ничто не изменилось.

Их несколько раз спугнули, но ничего серьёзного не случилось. Они были беспомощны и дерзки, они не могли остановиться.

Изредка их звали за чем-нибудь: Старую Мать — к фру Юлии или к детям, Александера — оказать небольшую услугу в кухне, поднять что-нибудь тяжёлое, или убить мышь в ящике с дровами. Они были ведь совсем поблизости, и их легко было найти; иногда, вероятно, им здорово мешали. Да, тяжело было быть на их месте.

Так, например, пришёл На-все-руки и потребовал Александера для окончания работы в гараже. Цемент, который они налили в субботу, сох теперь уже в течение двух дней, можно продолжать.

— Мне некогда, — отвечал Александер.

— Дело в том, что нам надо устроить ещё один гараж, — сказал На-все-руки. — И это надо сделать быстро.

— Ступай, Отто, — сказала Старая Мать.

Они быстро окончили гараж возле дома и переправили инструменты в торговое помещение в городе. В новом гараже нужно было сначала сломать деревянную стену, затем укрепить грунт, потом надробить щебня и, наконец, залить цементом. Сложная работа. На-все-руки был и тут, и там, и повсюду. Ему хотелось построить нарядный гараж. Консульский герб прибыл и являлся теперь единственным украшением конторской стены. На-все-руки решил подбавить сажи в цементную смесь для стен гаража и разделить их на квадраты. В крайнем случае, это можно будет сделать уже после того, как прибудет автомобиль.

Вокруг его поля действия собрались зрители — бездельники, молодёжь. Пришёл редактор Давидсен из «Сегельфосских известий» и поговорил с На-все-руки об этой конюшне для автомобиля, похожей на избу богатого крестьянина. Оба докторских мальчишки постоянно торчали тут же; от них невозможно было отделаться, от этих чёртовых ребят: они всюду лазили и садились верхом на поперечную балку под крышей. Высота была не бог весть какая, но в случае падения представлял опасность пол, покрытый цементом, твёрдый, как камень. На-все-руки часто предупреждал их и в особенности не советовал стоять на одной ноге там, наверху, как они это придумали делать за последнее время. И что же, он оказался прав: в один прекрасный день старший мальчик свалился вниз. Высота, правда, была небольшая, но пол был каменный. Мальчик, вероятно, больно ушибся; хотя он смеялся и уверял, что это пустяки, но когда попробовал встать, то не смог. Неудачное падение: нога оказалась сломанной. Александер посадил его себе на спину и отнёс домой.

Что за представление началось в докторском доме! Мать была неутешной и вне себя от волнения, доктор хотел было поехать с сыном в больницу в Будё, но пароход местного сообщения должен отправиться на юг только через три дня, и отцу самому пришлось вправить ногу и положить её в лубки. Мальчик больше не смеялся, он кричал.

На следующий день докторша прибежала к Августу, ещё более неутешная: её мальчик провёл ужасную ночь, он всё время кричал, может быть, он уже при смерти, отец, доктор, так крепко забинтовал ему ногу, что она отнялась, — по крайней мере так казалось; он дал мальчику сонные капли, но сын не спал всю ночь. Она просила дать ему дозу побольше, но он не дал. Впрочем, она слыхала... Докторша упросила Августа выйти с ней на улицу, отвела его подальше от гаража и всё продолжала говорить и объяснять: люди были к ней так добры, одна соседка зашла к ней, — она знает кого-то, кто может усыпить её мальчика, у неё у самой был мальчик, который, тоже орал и не спал. Август должен помочь ей, да благословит его бог...

Ну, конечно, Август захотел помочь докторше, помочь маленькой хорошенькой Эстер, которая сама не спала всю ночь и была вне себя.

— Ступайте пока домой, — сказал он, — я только накину на себя куртку и догоню вас.

— Ты думаешь, что разыщешь её?

— Об этом не беспокойтесь, — отвечал Август.

Уж этот Август. Он так хорошо умел уверить в том, что сдержит обещание. «Об этом не беспокойтесь!»

— И это было бы удачно именно сейчас, — говорит докторша: — моего мужа после обеда позвали к больному, и он думает, что не скоро вернётся обратно.

Август поглядел на часы и сказал:

— Она будет у вас прежде, чем на часах будет шесть!

Август сдержал своё слово, он привёл её. Ему пришлось хитро расспрашивать о ней в Южной деревне. Она, как обычно, пропадала где-то, вечерами уходила в город. Он нашёл её в хижине у старого лопаря, где она жила. Перед тем как войти, он перекрестился, чтобы с ним не случилось чего плохого. Осе согласилась. Осе ничего не имела против того, что её звали в дом доктора.

— Вот удачно, что я застал тебя, — сказал Август.

— Я ждала, что за мной придут, оттого я и дома.

— Это перелом ноги, — сказал он.

— Я чувствовала это на себе, — отвечала она.

Услыхав, что она чувствовала это на себе, Август опять перекрестился: чёртова баба! Они тронулись в путь.

— Ты, пожалуйста, не ходи со мной! — сказала она и отмахнулась от него.

И она зашагала одна, царственной поступью, с сознанием собственного достоинства. Дойдя до дома доктора, она, ничуть не усомнившись, поднялась по парадной лестнице; докторша впустила её и повела в комнату больного. Словно по уговору, они шли по лестнице тихонько и не разговаривали. Правда, доктора не было дома, но и прислуга не должна была ни о чём знать.

Осе наклонилась над постелью и осторожно взяла больного за руки. Мальчик до того удивился, увидав её, что свистнул. Его крик прекратился. В сущности, у него не было никакой причины кричать, и он кричал только потому, что был гадкий ребёнок и криком добивался сочувствия матери.