Юлий Крелин - Суета

Покой, правда, чаще снится… Хорошо, конечно, работаем, и нужен я, конечно, громаде нашей, но надо думать, куда дальше идти. Нельзя останавливаться. Детей растить надо… Катька уже большая, скоро школу кончит. С девчонками легче. А Генка от рождения халтурщик. От рождения не бывает, не может быть — я ж не халтурщик, и Наталья всю жизнь вкалывает. А Генка! Ведь пятый класс уже. Разве это работа?! Книг совсем не читает. Бабка его с первого дня опекала, шагу ступить не давала самостоятельно — и вот результат.

А я — я только сам. С самого начала все сам. Наталья насчет Генки права, конечно. По существу права. Но форма — безостановочный, безудержный, нерастворимый скандал! Борются за Генку. Неизбывная война за Генку. Форма все равно никудышная. Сам я в это не вмешиваюсь. Ну что ж, может, я чистоплюй. Вот если в институт уйду, совсем занят буду, как тогда они? Форму им надо искать в этой борьбе. В семейной борьбе форма тоже важна. Как в искусстве, да? В искусстве тоже — не найдешь форму, и привет, все творение развалится. Или учить. Тоже форму надо найти соответствующую. Не «так» учить будешь, хоть и «тому», — вот и получится не «то» и не «так», вроде Генки. А если еще и не «тому» учить, то какая разница «как»? Рано еще плакать. Пятый класс только. Я в пятом классе тоже был халтурщиком. Поменьше болтать надо. Вот и на работе болтаем больше, чем надо. А что делать? Вообще-то пока больница стоит, прямо не знаю, как уходить. Да, по правде говоря, и не хочется. Хорошо, пока не думаешь о будущем. Вот если бы здесь вместо больницы основали пожарную команду, или открыли бы какой-нибудь институт культуры, или, как хотели раньше, роддом, вот тогда законно надо самому трудоустраиваться. И все само решилось бы. Но нет, так не бывает. Надо самому работать. И строить самому, и разрушать.

И сидим на работе, сидим. Больных тяжелых нет. Чего сидим? И чай уже попили, и не держит никто. Сидим. Привыкли. Что-то надо делать, думать во всех направлениях. Что делать, как делать — форму надо искать. Вот как для диссертации: нашел форму — и пошло-поехало.

Надо еще машину в гараж поставить. Хорошо, гараж есть. Гараж с Севера не вывезешь. Гараж — это недвижимость, поместье, земля. Чистым случаем он мне достался, Свет устроил. Я и заплатить лишнее был готов — что я, в конце концов, зря вкалывал за Полярным кругом как сумасшедший? А он говорит: «Со своих не берем. Заплатим кое-кому что положено, и все». Тоже форма.

Поздно уже, но вообще-то с Генкой надо еще заняться. А Наталья, как придет из школы да сядет за свои тетради, за проверку, так только на скандал с бабкой и отвлечется. Это у них святое, пропустить нельзя. Генка тут же и выходит из-под них.

Вот тебе и форма.

Приятно мне смотреть на эту, так сказать, новую популяцию, молодую поросль, хоть всем уже под сорок и за сорок.

Суетятся, суетятся — и, пожалуй, правильно делают. Пока есть суета и суетность, жизнь продолжается. А кто может с достоверностью разделить эти понятия: суета и суетность? Жонглирование словами. Одно и то же. Мне б достало сил, может, и я бы включился в их веселую и полезную карусель. Пусть даже немного зряшную… Настоящее всегда эфемерно, суетно, мгновенно… Раз! — и прошло. Даже и «раз» сказать не успеешь. Все сущее скоротечно, почти что и нет его — уже ушло. Да было ли? Лишь прошлое необратимо, неизменно. А будущее…

Если смотреть далеко, глубоко, работа наша относительно бесперспективна. Нам не перебороть природы… Хорошо бы, все события существовали вечно, материально: и в прошлом, и в будущем. То, чему предстоит быть, уже существовало бы в грядущем, которое просто еще не доползло до нас (или мы до него?). Тогда и ясновидение было бы реальностью, и предвидение, пророчество, предопределение — все было бы несомненно. Тогда я бы… Да, тогда бы знал заранее… Но зачем?..

Я понимаю, когда они бросают свои молодые силы, чтоб скинуть чью-то чужую боль с души. Вернее, скинуть боль с чужого тела, но со своей души. Это понятно, нормально и перспективно. Но борьба со смертью, которая уже пришла… Конечно, наш долг — до последней минуты ей противостоять. Да, у нас должен быть рефлекс: перебегать дорогу ей, неизбежной, конечная победа которой неотвратима. Но сколько нелепостей мы совершаем, сколько продлеваем ненужных мук, которые перспективны только своими страданиями… Вот и пожалеешь иной раз, что нет в реалии будущего со всеми событиями. Чтоб рассчитать могли. Ведь голову не прозакладываешь с уверенностью, даже когда надвигается неотвратимое.

Нет-нет, я не хочу повторять обывательские благоглупости, что необходимо, мол, приближать смерть безнадежных больных. Во-первых, это просто дурно, дурно без объяснений, как не надо объяснять, сколь худо красть; а во-вторых, наша наука еще слишком мало знает. Пусть эта нелепость останется недумающим или крайне эгоистичным горожанам, да и поселянам тоже… Это из основ нашего бытия: абсолютное понимание, что злое, худое, а что — доброе.

Что стоила бы наша жизнь, если бы люди, такие, как наши доктора и им подобные, не горели, а потом не заливали пожар своей кровью?! Да-да. Именно своей, своей… Мир и держится на этих чудаках, они находят свой интерес, сообщают его всем и украшают жизнь.

Недели две тому, наверное, вечером поздно — звонок. Я с внимательностью старика смотрел передачу «Сегодня в мире», и вдруг звонит Руслан с дежурства: если меня не затруднит, конечно, и всякие прочие вводные слова в большом количестве произносит и просит зайти к Федору. Он со мной в одном доме живет, а телефона у него нет. Просит сказать, что привезли только что больного с разрывом аневризмы аорты, что кровь он уже заказал, что Льву он уже позвонил, что лучше им оперировать втроем и что если он, Федор, хочет, если он в состоянии, если он не пьян… ну и так далее. О чем говорить! Пошел к Федору. Не успел я начать, тот покраснел, заволновался, замельтешился, схватил брюки со стула, побежал…

Я домой вернулся, телевизионная передача закончилась. Думаю, как у них там дела. Скоро, думаю, уже начнут. Думаю, делать сейчас нечего, завтра я не работаю… Короче, старый дурак, поплелся к ним. И меня, как видно, увлекли. Ну не смешно — где она, мудрость стариков?

Приехал. Оперировал Лев, ассистировали они вдвоем и второй дежурный, совсем молодой хирург. По наркозу дежурила заведующая реанимацией Светлана Петровна. А от меня какой толк! Да я с этой новой хирургией и не знаком. Но смотреть интересно. Больной, пожалуй, моих лет, может, чуть моложе. Старик, в общем. Стоило ли затевать такую войну? Надо же иметь силы перенести все то, что они учиняют. С другой стороны, от разрыва умрет в ближайшие часы. Действительно, рассуждать некогда. Кровь-то вытекает. Вскрыли живот, а там около двух литров крови. Весьма изрядно, почитай половина уже вытекла. Сразу начали переливать. Частично кровь из живота обратно в него перелили. Понимаю, что сейчас главное — пережать аорту выше, остановить кровотечение. Если аневризма начинается ниже почечных артерий, быстро справятся… Оказалось, ниже. Пережали более или менее быстро. Кровотечение остановили и, уже не торопясь, стали саму аневризму выделять. Молодцы! Красиво у них получается. А как непрезентабельно выглядят края разорванной аневризмы! Отсекли весь мешок, и стало там просторнее, виднее. А теперь протез вшивают. Сосудистый шов — весьма педантичная вещь: ниточка к ниточке, меленько, меленько, так, чтоб между стежками кровь не просачивалась. Вот дьявольщина! Просачивается. Руслан: «Давай прошьем». А Лев: «Подождем, подержим. Может, остановится. У нас мало иголок осталось». Бедняги. Такое дело делают, а о чем думать должны! И, между прочим, подержали, подождали, и остановилось кровотечение. Я себе этого и не представлял. Умри я сегодня утром, так никогда бы и не узнал. Хотя, если подумать, все ясно: останавливается же кровь сама от простого прижатия при ранении маленького сосуда. И здесь так же. Что ж, красиво вшили протез, канальи. Изящная работа. И впрямь штаны, как их называют больные. Называют с наших слов, поскольку сами они протеза, естественно, не видели. Хотя хирурги так не говорят. Удивительно, не правда ли?