Юлий Крелин - Без затей

— Да чего протокол составлять, капитан? — сказал водитель без привычной заискивающей ноты. — У нас гараж ведомственный, поедем к нам, за час все сделаем.

— Вы согласны? — спросил капитан у Раи, и она молча кивнула. — Запишите все данные: телефон ГАИ, гараж, номер машины.

Рая все записала, и водитель обратился к ней:

— Теперь следуйте прямиком за мной. Не отставайте! — И уже из машины крикнул капитану: — Прощай, командир!

Мы поехали. «Волга» свернула направо, как и собиралась, с самого начала. Может, поэтому он и мигал, хотел предупредить об обходе справа по обочине, поскольку там у него гараж? Ехали довольно пустой улицей, «Волга» все повышала скорость, Рая старалась не отставать. «Волга дала себя догнать, снова рванула и вдруг… резко затормозила. Рая тоже нажала на тормоз, но не смогла предотвратить удар. Может, более опытный водитель и сумел бы, Рая не смогла.

Она плакала. Водитель «Волги» подошел, наклонился к плачущей Рае и, полностью пренебрегая моим присутствием, сказал:

— Квиты? Разошлись. Можете звонить в ГАИ. — И пошел к машине, даже не взглянув на дело своих рук. Спокойно, не суетясь. Потом приостановился и крикнул, высунувшись из окна: — Виноват всегда тот, кто бьет сзади!

Мы подвели итоги: оба бампера, три крыла, шесть фонарей.

Надо ехать в ГАИ оформлять аварию. Позвонили Льву, тот, естественно, распсиховался… Я не мог бросить Раю одну. В милицию поехали вместе.

Вечером приступ был дикий. Сначала перепробовал все доморощенные способы, потом все равно «скорая» — потом затишье и покой… А потом — опять звонок Златогурова. И к утру его привезли в больницу.

Когда разорвется этот круг? Что раньше кончится? И чем все кончатся? Все кружится в беличьем колесе: ноги Златогурова, камни моей почки, гастроскопы на балансе… сторонняя любознательность Глебыча, мои пустые размышления, правда без особых амбиций, с пониманием беспомощности, Егорово неустройство, сдобренное пришлой иронией…

Глеб Геннадьевич представился и предъявил свой мандат. Заведующий отделом с готовностью вышел из-за стола, предложил представителю прессы кресло и сам сел напротив по другую сторону журнального столика. В его готовности отвечать, разъяснять и даже, если это будет необходимо, защищаться и нападать чувствовалась привычная настороженность, с которой встречают человека из газеты.

— Слушаю вас, Глеб Геннадьевич. Какая жалоба на нашу службу привела вас в эти стены?

— Ну почему сразу жалоба? Я, видите ли, много занимаюсь наукой, в том числе медициной. Понимаю, что медицина естественным образом тяготеет к некоторой завуалированности, как писал поэт еще в давние века: «О тайнах сокровенных невеждам не кричи», — отсюда робость некоторых служб перед гласностью вполне понятная. Но общее здоровье — проблема общая, разве не так?

— Спорно, но весьма интересно…

— Ваш интерес, я понимаю, в каком-то смысле на уровне онегинской мысли: «Когда же черт возьмет тебя?» То есть меня с моими назойливыми вопросами.

Оба посмеялись. Первые мостки контакта пролегли.

— Ну что вы, Глеб Геннадьевич! Отдаю дань вашему остроумию.

— Итак, вопрос у меня конкретный и всего один: скажите, как в здравоохранении распределяются дефицитный инструментарий и аппаратура?

— Ну, это не совсем по нашему ведомству. Начинать надо не с нас…

— Понимаю. Есть заводы, есть промышленность, есть организации, занимающиеся мед обеспечением. А на том этапе что зависит от вас? Как участвуете вы в регулировке распределения?

Заведующий отделом привычно утопил ответ в подробностях и ответвлениях истины: цифры, названия дефицитных приборов и аппаратов, система подачи заявок, цены, балансы, кредиты… Повторять все это сейчас — только самим запутаться и окончательно лишиться читательской благосклонности. Но Глеб Геннадьевич был, как говорится, калач тертый и к беседе подготовился основательно. Все понимал с полуслова, изредка прерывал пространные объяснения встречными уточняющими репликами и, наконец, подвел разговор к частной, но весьма актуальной практике перевода аппаратуры с баланса на баланс. Собственно, тема сама неминуемо вывела представителя управления на это сакраментальное выражение, которое он первый и произнес вслух. Как говорится в древних книгах, «ты сказал».

Глеб Геннадьевич подхватился, зацепился, начал уточнять, как практически проходит и оформляется эта процедура, какие инстанции имеют право просить, разрешать и утверждать, если аппарат попал в руки к хозяевам нерадивым или, наоборот, чересчур рачительным, которые сундучат у себя на всякий случай все, что ни попадет в руки. И почему так получается: с одной стороны, энтузиасты, нуждающиеся в этой аппаратуре, а с другой — многие и многие организации, имеющие силу, право и деньги эту аппаратуру добыть, но не имеющие в ней никакой нужды? Тут и был случай Глебу Геннадьевичу привести в пример больницу, где эту процедуру передачи с баланса на баланс пяти эндоскопов не могут осилить уже бог весть сколько, и себя самого в качестве, так сказать, косвенно пострадавшего: будь в больнице гастроскоп, не пришлось бы, может, делать операцию.

— Минуточку, Глеб Геннадьевич…

Хозяин кабинета поднялся и подошел к столу. Полистал свой календарь и удовлетворенно хмыкнул. На сей раз он сел в кресло со значительно более спокойным и уверенным видом. От этой больницы он не ждал сокрушительного удара. И никакое вмешательство журналиста, тем более лично заинтересованного, серьезных неприятностей управлению и ему лично не сулит. Ну, больница… Ну, не получили… Ну, затянули… Ну, несовершенная система… Конечно, газета может как угодно повернуть случай и нагородить из него проблему, но всегда найдутся амортизаторы. Дефицит есть дефицит. А с больницей можно будет поквитаться. Потом. По крайней мере ясно, как вести себя сейчас. И заведующий отделом еще раз обстоятельно объяснил журналисту, как и в каких случаях оформляется перевод аппаратуры с баланса на баланс.

— Надеюсь, объяснения вас удовлетворили. Все это вполне мог рассказать вам любой сотрудник моего отдела… Если возникнут еще какие неясности, милости прошу. — И, не дожидаясь ответных слов представителя прессы, заведующий дружелюбно протянул руку.

Он не боялся газеты. Скорее всего, статья не появится. А если появится, он готов посетовать вместе с журналистом: да, система передачи несовершенна, да, надо, безотлагательно надо как-то улучшить настоящее положение дела. В крайнем случае ответит его начальник. Ход будет его.

Сначала наговоришь плохого или сделаешь что-то не так, потом каешься в подушку, казнишься. Каяться легче, чем вести себя достойно.