Генрих Манн - Голова

— Что ты замышляешь? — спросила она скорее с любопытством, чем с тревогой.

— Злую шутку. — Он встал, чтобы поразмяться. — Некто, верящий в высшие силы, может от нее лишиться рассудка.

— Это жестоко, — сказала она без большого волнения. — Ты мстишь ему за себя?

— Нет, за тебя! — пылко вскричал он. — Ты добьешься успеха в тот самый момент, когда заветные мечты его самолюбивой юности потерпят позорнейший крах. Я организую театр, ты будешь премьершей.

Тут встала она.

— Ты не шутишь?

Он ласково взял ее руку, он расписал ей все, что у него произошло с Пильцем и Ланна. Масштабы разрастались; ему и самому вдруг стало ясно, что это дело стоящее.

— Сегодня вечером ты увидишь: от простодушия этих добряков становится прямо неловко, они даже слишком облегчают нам задачу. Не к чему было проходить через огонь и воду. — Он зашептал ей на ухо: — Мыловара Пильца, у которого при одной мысли о тебе слюнки текут, ты годами можешь водить за нос. А тем временем наши дела наладятся. — Он злобно захохотал, засмеялась и она наигранным, театральным смехом.

Она переменила позу и, закинув голову, ждала реплики. Но он уселся на диван и молчал, пока она снова не села рядом с ним.

— Помнишь, все это мы уже пережили детьми.

— Ты имеешь в виду танцкласс?

— Я рассказал маленькому Вольфу Мангольфу, что тебе хочется танцевать с ним. А тебе было ужасно стыдно.

Сестре, по-видимому, и сейчас еще было стыдно. Брат сказал:

— Дом наш сломали. Осталась ли хотя бы скамейка в саду?

— На этой скамейке ты читал мне сказку о красных туфельках. Я их боялась. И теперь еще, когда я думаю, чем это все кончится, мне кажется, что на ногах у меня красные туфельки и они, танцуя, увлекают меня.

Раздался стук в дверь. Их соединенные руки разжались.

Это был Куршмид. Он приветствовал товарку со стоическим спокойствием, которое должно было свидетельствовать о пережитых страданиях, а брата — с подчеркнутой холодностью. Он пришел за ними от их общего друга, Мангольфа: тот устраивает вечеринку по случаю радостной встречи. Сам Мангольф, по его словам, с трудом отказал себе в удовольствии присутствовать при первом свидании брата и сестры.

— Он сторонится всех, — заметил Терра. — Он ждет перемен в своей судьбе.

— У меня такое же впечатление, — подтвердил Куршмид. И они пошли.

В ресторане был заказан отдельный кабинет. Куршмид, войдя, не закрыл двери; Леа Терра видела снаружи в зеркале, как долговязый человек робкими и жадными глазами поглядывает на нее из кабинета. Она не отходила от зеркала, хотя уже привела себя в порядок. «Он немыслим!» — сказала она, не размыкая губ, и поправила на себе длинное жемчужное ожерелье. Брат помог ей, галантно улыбнулся и сквозь зубы пробормотал:

— Долгов у тебя нет? И жемчуг настоящий?

В кабинете граф Ланна сказал, как раз когда она входила:

— В самом деле, великолепная женщина.

Богач Пильц не находил слов, как нетерпеливый жених, и рука его, коснувшаяся ее руки, была влажной. Пильц, Ланна и оба художника стали по сторонам почетным караулом, Мангольф провел актрису посредине.

— Леа, я ни на миг не забывал, — шепнул он, подвигая ей кресло во главе стола.

— Я тоже кой-что помню, — сказала она, не понижая голоса. И обращаясь ко всем: — Леа меня зовут по сцене. Неплохо звучит, можно с таким именем чего-нибудь добиться?

— Как будто у вас только имя, фрейлейн Леа, — пролепетал Пильц справа от нее, а Мангольф, слева, склонил высокий лоб, на который словно случайно упала волнистая прядь. Посреди стола Терра обстоятельно совершал возлияния, привлекая к участию и сидевшего напротив графа Ланна. Оба художника, рядом с ними, издали приветствовали бокалами фрейлейн Лею. Куршмид, на другом конце, уставился поверх ее головы в стену, пока Леа не окликнула его:

— Вы видели меня в травести. Ну, как?

Он выдавил из себя бледную улыбку.

— Советую не зевать! — обратился он к мужчинам и, вспыхнув, нагнулся над своей тарелкой.

Брат чокнулся с сестрой.

— За твои ноги, — сказал он звучно и четко.

Тотчас у всех мужчин лица стали натянутыми. Граф Ланна незаметно наблюдал за братом. Пильц заявил:

— Мы интересовались только с точки зрения натурализма.

— Отлично, — сказал Терра и заставил Мангольфа, взгляд которого выражал скорбь и презрение, чокнуться с ним.

Мужчины охотно поддержали заданный братом тон. Граф Ланна, мимо Мангольфа, завладел рукой сестры, чтобы, — он поежился, как в ознобе, — полюбоваться ее розовыми отполированными ногтями, ничего больше.

— А глазами? — спросила она и за руку притянула его; он вежливо и рассеянно заглянул ей в глаза. — Странно, — сказала она, мгновенно став серьезной. — На свете еще существует деликатность.

Пильц, неспособный воспринять такие тонкости, срывающимся голосом высказал свое восхищение пурпуром губ и выразительно подрисованным взором. Сестра засмеялась певуче и безучастно. Мангольф смотрел и морщился.

— Мангольф нагоняет тоску, — услышал он и твердо решил положить этому конец.

Брат постучал по столу.

— Все это прелиминарные переговоры. Господа, наша артистка собирается подписать контракт с одним из первых придворных театров. Кто может предложить больше?

У графа Ланна был недоуменный вид, он уже все позабыл. Но Пильц мог предложить больше.

— Вот смета. Высший оклад получает Леа Терра… от меня, — сказал Пильц и стал предприимчивым. Получив отпор, он пожелал выпить на «ты» со своим директором.

Терра резко пресек его фамильярность:

— Это еще успеется, после того как мы подпишем контракт, — и заказал шампанского.

— Куршмида вы приглашаете? — спросила актриса.

Сам Куршмид не отрывал глаз от стены.

— Я все равно бы отклонил такое оскорбительное предложение, — сказал он, бледнея.

Вытянутые лица; но тут впервые заговорил Мангольф:

— Я имею возможность объяснить вам, господа, поведение господина Куршмида.

— Валяй, — сказал Терра и посмотрел на него.

Мангольф не отвел взгляда. Затем серьезным, почти страдальческим тоном сказал, что больше не может отвечать за то, что здесь происходит.

Напряженное внимание, все взоры устремлены на Мангольфа. Терра в одиночестве пил шампанское бокал за бокалом, корча гримасы.

Сестра растерянно смеялась.

— Друг моей юности самым невероятным образом опустился, — сказал Мангольф глухо и скорбно, наморщив лоб. — Как именно? Мне не хочется говорить это вслух. Господин Куршмид покажет вам все наглядно.

Оба художника уже держали в руках снимки карусели. Они вытаращили глаза и передали фотографии дальше. Только после этого они фыркнули в салфетки, между тем как Пильц и Ланна неохотно вникали в серьезность положения. Сестра высмеяла их.