Леон Юрис - Исход

Муса и Ари вырыли неглубокую могилу рядом с алтарем.

— Давай снимем с него эту позорную одежду, — сказал Ари.

Они сняли с Акивы наряд английского висельника, положили тело в могилу, засыпали и забросали сучьями. Муса отошел к повозке.

Ари опустился на колени. Яков Рабинский родился во гневе и скончался в горе. Наконец-то он обрел мир, которого не было у него при жизни. Теперь он будет покоиться здесь, на вершине, и смотреть вниз на вечную страну евреев. Когда-нибудь, подумал Ари, весь мир узнает, где лежит Акива, и это место станет святыней.

— Прощай, дядя, — сказал Ари. — Я так и не успел сказать, что брат тебя простил.

Ари встал и пошатнулся. Муса подбежал к нему, когда он, застонав от боли, свалился без чувств на землю.

Китти сидела в кабинете доктора Либермана.

— Я многое бы отдал, чтобы уговорить вас остаться, — сказал Либерман.

— Благодарю вас, — ответила Китти. — Чем ближе отъезд, тем сильнее чувствую опустошенность. Я понятия не имела, что успела так сильно привязаться к Ган-Дафне. Всю ночь сидела над историями болезней. Некоторые ребята сделали огромные успехи, если учесть, что им пришлось пережить.

— Им будет плохо без вас.

— Знаю. Мне тоже будет плохо без них. В ближайшие дни я приведу в порядок дела. Есть, однако, несколько особых случаев, о которых мне хотелось бы переговорить с вами лично.

— Да, конечно.

Китти встала и собралась уходить.

— Не забудьте, пожалуйста, прийти вечером в столовую на полчаса раньше.

— Ну, зачем это? Не надо торжественных проводов.

Маленький горбун поднял руки вверх:

— Дети настаивали. Что же мне было делать?

Китти подошла к двери.

— А как Карен?

— Неважно. После свидания с Довом она сама не своя. Вчера узнала о рейде маккавеев, и ночью ей было особенно тяжело. Бедное дитя достаточно настрадалось: хватит, пожалуй, на целую жизнь. Может быть, это и не сразу удастся, но заверяю вас, доктор, что сделаю все, чтобы она стала в Америке по-настоящему счастливой.

— Как бы мне хотелось убедить вас, что вы совершаете ошибку. Но сделать это я, увы, не могу.

Выйдя из кабинета, Китти пошла по коридору, обдумывая последние новости. Маккавеи потеряли двадцать человек убитыми, еще пятнадцать попали в руки англичан. Сколько было раненых, никто не знал. Бен Моше погиб. Не слишком ли высокая цена за спасение двух жизней? Но рейд нанес сокрушительный удар по англичанам и окончательно лишил их желания сохранить мандат на Палестину.

Китти остановилась перед дверью Иорданы. Ей очень не хотелось вступать с ней в разговор, но все же она постучалась.

— Войдите.

Иордана сидела за столом. Она подняла голову и холодно посмотрела на Китти.

— Прошу извинить, Иордана. Вам не известно, чем закончился вчера побег в Акко? Как Дов Ландау? Вы ведь знаете, что Карен сильно привязана к мальчику. Она почувствует себя гораздо лучше, если…

— Я ничего не знаю.

Китти пошла к выходу, но у двери обернулась и спросила:

— Ари тоже участвовал в рейде?

— Ари не докладывает мне о своих действиях.

— Я думала, вы знаете.

— Откуда мне знать? Рейд совершили маккавеи.

— Вы и ваши друзья, когда хотите, узнаете все.

— Если бы я даже и знала, все равно ничего бы вам не сказала, миссис Фремонт. Не дай Бог, что-нибудь помешает вам сесть в самолет и улететь из Палестины.

— Приятнее было бы нам расстаться друзьями, но, похоже, вы не хотите этого.

Китти быстро вышла из комнаты и направилась к подъезду. На площадке дети, весело крича, играли в футбол. Ребята поменьше бегали на лужайке, постарше — читали, лежа на траве.

Круглый год в Ган-Дафне растут цветы, подумала Китти, и воздух всегда благоухает.

Она спустилась по ступенькам, прошла мимо окопов в конец лужайки и остановилась у статуи Дафны. На этот раз она не испытывала ревности. Посмотрела вниз на долину Хулы — и вдруг ее охватило щемящее чувство одиночества.

— Шалом, гиверет Китти, — здоровались ребята. Один мальчуган подбежал к ней и обхватил ручонками, она погладила его по голове.

Китти было не по себе, когда она вошла в больницу. Расставание с Ган-Дафной оказалось куда труднее, чем она думала. В кабинете Китти занялась историями болезней: часть нужно было закрыть, часть дополнить.

Странно: когда она оставила детдом в Салониках, у нее было не так тяжело на душе. Никогда Китти не пыталась дружить с евреями. Почему же это вдруг случилось?

Может быть, оттого, что на этом обрываются ее отношения с Ари? Расстаться с ним непросто; она долго его будет помнить, может быть, всегда. Но со временем все образуется, войдет в норму, и она сможет дать Карен все, что нужно девушке. Им будет очень хорошо вместе, и Карен, конечно, снова начнет заниматься балетом. А со временем воспоминания об Ари Бен Канаане и Палестине поблекнут. Да, сейчас тяжело, рассуждала Китти, но любое расставание или переезд причиняют боль.

Она снова занялась детскими историями болезни. Несчастные дети, целиком зависящие от нее. Имеет ли она право бросить их? Не должна ли она в первую очередь думать о них?

Китти попыталась отогнать от себя эти мысли. Она выдвинула ящик стола и достала свой паспорт. Рядом лежал британский паспорт Карен. Тут же были и два билета: аэропорт отправления — Лидда, аэропорт назначения — Нью-Йорк.

Марк Паркер приедет встречать их в Сан-Франциско. Милый Марк… лучше него нет друга на свете. Он, конечно, поможет ей устроиться где-нибудь во Фриско. Китти особенно любила окрестности залива. Они могли бы жить в районе моста Золотых ворот либо в Беркли, неподалеку от университета. Театр будет рядом, и балет тоже.

Китти задвинула ящик и снова взялась за бумаги, затем убрала их обратно в шкаф. Она безусловно имеет право уехать, в этом нет сомнений. Сам доктор Либерман сказал ей это. Она ничем никому не обязана. Обычная работа, как и всякая другая.

Китти заперла шкаф и вздохнула. Как бы она ни оправдывала себя перед собственной совестью, на душе оставалась тень. В самом ли деле она решилась на отъезд ради Карен, а не из-за эгоистической любви к девушке?

Китти обернулась и чуть не вскрикнула. В дверях стоял араб в странной одежде: неуклюжий шерстяной костюм в елочку, на голове красная феска, обмотанная белой повязкой. У пришельца были огромные черные усы с тонкими закрученными вверх кончиками.

— Не пугайтесь, — сказал араб. — Можно войти?

— Прошу, — ответила Китти, удивленная его английской речью.

Он живет где-нибудь поблизости, подумала она, и у него, наверное, кто-то заболел.

Араб вошел в кабинет, закрыл за собой дверь.

— Вы миссис Фремонт?

— Да.

— Меня зовут Мусой. Я друз. Знаете, кто такие друзы?

Она что-то слышала об этой мусульманской секте, члены которой жили на горе Кармель, к югу от Хайфы, и хорошо относились к евреям.