Леон Юрис - Исход

— Вопрос заключается вовсе не в том, распознает ли и признает ли Яков Рабинский Мессию. Вопрос заключается в том, признает ли Мессия Якова Рабинского. Если Яков Рабинский начнет отходить от Господних законов и прислушиваться к мнимым пророкам, то Мессия, безусловно, не признает его за еврея. Я предлагаю поэтому Якову Рабинскому, чтобы он оставался евреем и следовал дорогой своего отца, своего народа.

—Бей жидов!

Через окно, разбив стекло, в класс влетел камень. Раввин поспешно повел ребят черным ходом в подвал. На улицах обезумевшие от страха евреи беспорядочно бежали кто куда в тщетных поисках укрытия от озверевшей толпы, насчитывавшей по меньшей мере тысячу человек.

— Бей жидов! — исступленно орала толпа. — Бей жидов!

Это был очередной погром, вдохновителем которого был Андреев, горбатый директор местной гимназии и один из самых ярых антисемитов в Житомире. Гимназисты Андреева, ворвавшись в еврейские кварталы, били окна, громили лавки, выволакивали на улицу евреев, которые не успели спрятаться, и жестоко избивали их.

— Бей жидов!.. Бей жидов!.. Бей жидов!..

Яков и Иося бросились домой. Они спешили по узким пустынным закоулкам, чтобы защитить и спасти родителей. То и дело раздавался топот казачьих лошадей, исступленный рев гимназистов, и братьям не раз приходилось прятаться.

Но вот они свернули на свою улицу и напоролись на шайку хулиганов в гимназических фуражках — это были ученики Андреева.

— Вот еще двое!

Яков и Иося повернули назад, стремясь увести их от родительского дома. С визгом и улюлюканьем гимназисты бросились за ними. Погоня продолжалась, пока гимназисты не загнали братьев в тупик. Иося и Яков стояли, припертые к стене, тяжело дыша и вытирая пот, ливший с них градом, а гимназисты, образовав полукруг, подступали все ближе. Главарь погромщиков с куском трубы в руке подошел совсем близко и замахнулся на Иосю.

Иося отбил удар, схватил гимназиста и что было силы швырнул его на остальную банду. Яков, всегда носивший в карманах камни, поддержал брата. Швырялся он метко, и тут же двое хулиганов схватились за пробитые головы. Этого хватило, чтобы гимназисты, не ожидавшие сопротивления, обратились в бегство.

Ребята помчались домой.

— Мать! Отец!

В мастерской все было разбито вдребезги. Они нашли обезумевшую от страха мать в дальнем углу. Иося бросился к ней.

— Где отец?

— Тора! — крикнула мать. — Тора!

В это время Симон Рабинский пробирался к амвону горящей синагоги. Он раздвинул занавес с вытканными десятью заповедями и достал Тору, пергаментный свиток Моисеева Пятикнижия.

Симон прижал священный свиток к груди, чтобы защитить его от пламени, и, пошатываясь, стал пробираться к выходу. Из-за дыма нечем было дышать. Кое-как он дополз до выхода.

Десятка два молодчиков ждали его на улице.

— Бей жида!

Симон прополз на коленях несколько шагов и рухнул без сознания, прикрыв Тору своим телом. Ему раскроили череп дубинкой, кованые сапоги обезобразили лицо…

В смертельной муке Симон Рабинский выкрикнул:

— Слушай, Израиль…

Его труп был изуродован до неузнаваемости. Тору погромщики бросили в огонь.

Все житомирское гетто оплакивало гибель Симона Рабинского, который умер самой достойной для еврея смертью — защищая Тору. Его похоронили вместе с десятками других жертв андреевского погрома.

Для Рахили Рабинской гибель мужа стала очередным звеном в бесконечной цепи трагедий, из которых состояла ее жизнь. Но на этот раз ее силы и воля были надломлены. Сыновья не могли ее утешить. Родственники увезли Рахиль в другое местечко.

Иося и Яков ходили два раза в неделю в синагогу читать Кадиш по отцу. Иося помнил, как старался отец жить настоящим евреем, чтобы Мессия немедленно признал его. Всю жизнь отец посвятил одному — блюсти закон Божий. Может быть, он был прав, и жизнь действительно дана евреям не для того, чтобы наслаждаться ею, а чтобы хранить Божьи законы? Убитый горем Иося пытался найти хоть какое-нибудь оправдание гибели отца.

В душе Якова бушевала ненависть. Даже во время молитвы его душила злоба, и он не находил себе места от желания мстить.

Иося понимал, что происходит с братом, и не спускал с него глаз. Он пытался успокоить его и утешал как мог, но все было бесполезно.

Через месяц после гибели Симона Рабинского Яков взял длинный отцовский нож, ночью украдкой вышел из дома и направился на улицу, где жил Андреев.

Иося проснулся от неясного ощущения тревоги. Заметив, что брата нет, он тут же натянул одежду и выбежал на улицу. Иося знал, куда мог направиться Яков.

В четыре часа утра Яков Рабинский постучал медным молотком в дверь андреевского дома. Когда горбун приоткрыл дверь, Яков выскочил из темноты и по самую рукоятку всадил ему нож в сердце. Андреев коротко взвизгнул и упал замертво.

Иося застал брата над трупом убитого, от которого тот не мог оторвать взгляда. Он схватил его за руку и потащил прочь.

Сутки они прятались в подвале рабби Липцина. Весть об убийстве Андреева распространилась с быстротой молнии. Еврейские старейшины собрались и приняли решение.

— Есть основания опасаться, что вас узнали, — сказал раввин, вернувшись с собрания. — Какие-то люди будто бы видели тебя, Иося.

Иося принялся кусать губы, но даже не заикнулся о том, что пытался помешать убийству. Яков же не чувствовал никакого раскаяния.

— С удовольствием повторил бы сейчас то же самое, — сказал он.

— Мы, конечно, понимаем, почему ты сделал это, — сказал раввин, — но все равно это тебя не оправдывает. Может разразиться новый погром. С другой стороны… мы — евреи, и справедливости нам ждать не приходится. Поэтому принято решение, которому вы должны безоговорочно подчиниться.

— Да, рабби, — сказал Иося.

— Вы переоденетесь гоями. Дадим вам продукты и деньги, которых хватит на неделю. Вы должны сейчас же покинуть Житомир и никогда сюда не возвращаться.

Так в 1884 году Яков и Иося Рабинские, четырнадцати и шестнадцати лет, стали беглецами. Они шли на восток, в сторону города Лубны, что километрах в ста с лишним от Житомира. Шли только по ночам, а днем прятались. В Лубнах они сразу направились к раввину — в городе о них уже знали. Здесь тоже собрали старейшин, и было решено дать им продуктов и денег еще на неделю. На этот раз они направились в Харьков в надежде, что в большом городе их будут искать не так упорно.

Прошло двадцать дней, прежде чем им удалось добраться до Харькова. К тому времени по всей черте оседлости только и говорили что о братьях Рабинских. Власти считали их поимку делом чести. Две недели парни скрывались в сыром подвале харьковской синагоги. Об этом знали только Раввин и кое-кто из старейшин.