Джон Пристли - Герой-чудотворец

Однако у Чарли была хорошая память. Он не забыл, как она весь вечер увивалась около Дейзи и целыми днями потом говорила о ней. А теперь только послушай ее! Он скептически улыбнулся.

– Дейзи не такая. Я не хочу, чтобы ей плохо было. Мы ничего не обещали друг другу.

– Конечно, так и надо смотреть на всё, – сказала миссис Фосет, которая считала, что подобный взгляд – жалок и бесплоден: она жаждала драмы. – Очень хорошо, что вы можете так смотреть. Многие не могут. Не знаю, могу ли я, – добавила она задумчиво. – Но я терпеть не могу обмана. Всё, что угодно, но не обман. Нет, не терплю и никогда не терпела. Как печенка? Попался как будто неплохой кусочек.

– Отличный. – И обманутый влюбленный бодро кивнул и приступил к абрикосам и кастарду. – Не думайте об этом, мамаша. У них всё в порядке, у меня тоже. И никто не собирается плакать.

– Конечно, я всегда так говорила, – сказала миссис Фосет, не желая, чтобы ее превзошли в философском восприятии жизни. – Чему быть, того не миновать. Поверьте, у меня тоже было достаточно неприятностей, но я всегда говорила себе: чему быть, того не миновать.

Переваливаясь с ноги на ногу, она удалилась, унося с собой остатки печенки с картофелем.

Чарли, конечно, не было так весело, как он старался показать это. Правда, он не был обманут, так как оба они – Дейзи и он – последние месяцы всё больше становились чужими друг другу, и оба знали об этом, хотя ходили в кино, на танцы, катались на машине, бывали на вечеринках, изредка выезжали за город. Чарли переехал сюда, в Аттертон, и они уже совсем отдалились друг от друга. У них не было ничего, что могло бы победить время и расстояние, и это решило всё. Он мог жить без нее, а Джордж Флетчер, наверное, не мог. Может быть, всё могло получиться иначе? Возможно, она скорее бы пошла за него, чем за Джорджа Флетчера, и если он потерял ее, то по своей вине. Так рассуждал Чарли; он всегда был рассудительным парнем. Тем не менее спокоен он не был, хотя подобные рассуждения должны были принести покой. Где-то за этими рассуждениями пряталось чувство потерянности и одиночества. Мысли о Дейзи давно перестали его волновать, но он всегда помнил о ней Она была славной девушкой и хорошим товарищем, с ней было интересно. А вот теперь ее уже нет, на ее месте образовалась пустота. Если бы здесь, в Аттертоне, он завел себе девушку, всё было бы хорошо. Но девушку здесь он не завел, и поэтому пустота была ощутимой.

Он развернул «Дейли трибюн». Для него она была «его газета», что далеко не равнозначно слову «газета» вообще. Если он говорил: «Я читал об этом в газете», а это случалось нередко, подразумевалось, что он узнал что-то из «Дейли трибюн». Его отношение к «Дейли трибюн» было типичным: он не питал к ней особого уважения. Почтительность, с которой относились его деды и отцы к страницам с новостями, к печатному листу, давно исчезла. Каждому сообщению, которое содержала газета, он не верил и в то же время не мог не верить. Он читал газету в каком-то странном заторможенном состоянии веры и безверия, в состоянии человека, который следит за фокусами. От газеты в голове оставался сумбур: смутные тени неверия там и сям перемежались с пышно и фантастически освещенными чудесами доверчивости. «Трибюн», которая представляла собой пятидесятиаренный цирк новостей и высказываний, не была ни жизнью, ни миром, которые он знал. Она не была Бендворсом и Аттертоном, она не была им самим, или Дейзи Холстед, или миссис Фосет, но в то же время вполне возможно, мир и жизнь «Дейли трибюн» могли где-то существовать. Ему льстило, ему не могло не льстить бесконечное внимание к нему со стороны «Трибюн», которая, казалось, только и жаждала сделать для него на земле всё, чтобы потом увидеть, как он идет по праведному пути на небо. Он считал, что газета стоила пенни, – пишут в ней правду или ложь. День казался неполным, если он не читал «Трибюн». Но сегодня, хотя он получил газету и уже просматривал заголовки об английском премьере, о Германии и России, об убийстве кого-то, о футболе, боксе, кинозвездах, – сегодня тоже день казался неполным. В другой раз он провел бы с газетой около часа, сидя в кресле и покуривая. Но сейчас он испытывал какое-то беспокойство и не мог оставаться дома. Его беспокоила та пустота, которая пришла на место Дейзи. Ему хотелось куда-нибудь идти, что-то делать.

У себя в комнате, пристегивая воротник и повязывая галстук, он пожалел, что уехал из Бендворса. Бендворс был его родным городом, и в Бендворсе он был кем-то. Он играл там в футбол, последние два сезона левым полузащитником во втором составе сборной города, и почти все местные болельщики знали его. Он был одним из лучших игроков на биллиарде в «Фрайдли роуд менз клаб» [2] Мужской клуб. , где каждый знал его по имени. У него было несколько приятелей и хорошие знакомые. Были и знакомые девушки. В городе он что-то да значил. А здесь, в Аттертоне, даже после нескольких месяцев он был всего лишь рабочим «Ассошиэйтед коул продактс» [3] Угольная фирма. , который живет на Дак-стрит. Он был справедлив: он знал, что ему повезло, когда его перевели из «Коук компани» [4] Коксохимическая фирма. в Бендворсе на АКП в Аттертон. Здесь у него была постоянная работа – три фунта в неделю, когда половина его знакомых жила на пособие по безработице. С работой ему повезло. К тому же никто не был на его иждивении, отец и мать умерли, одна сестра была замужем, у второй была постоянная работа, но вряд ли хоть один семейный человек так страшился потерять работу, как он. Однажды он долго был без работы и знал, что это такое. Сначала надежда найти работу в одной, другой, третьей фирме, потом долгие очереди на бирже труда, унылые кучки безработных на углах улиц, медленное и незаметное падение, в котором безделие, утраченные надежды, недоедание, тупой гнет официальных властей – всё это постепенно засасывает и подкапывает уважение к самому себе. Чарли, по натуре деятельный и независимый парень, рассматривал этот период жизни, как пребывание в тюрьме. Всё, что угодно, но не безработица! Поэтому, получив здесь хорошую работу, он знал, что не должен ворчать. Но он ворчал, и ворчал со злостью.

Натянув твидовую кепку и перекинув через руку плащ, он вышел из дома двенадцать по Дак-стрит без десяти два, совсем не надеясь найти какое-нибудь развлечение.

Кое-кто полагает, что жители наших промышленных городов имеют к своим услугам бесконечное число развлечений, на которые они тратят время и деньги. Поговаривают о Риме времен падения империи, о цирках и играх. Таким людям следовало бы поработать неделю в ночной смене в Аттертоне, а потом попытаться развлечься в начале второй половины дня, когда отдыхают те, кто работает ночью. Аттертон принадлежит к числу тех маленьких и унылых городов на севере Средней Англии, главным занятием которых является добыча угля и производство химических продуктов самого неприятного сорта, вроде оксидов и взрывчатки. Его десять тысяч жителей обитают за закопченными кирпичными стенами, покрытыми угольной пылью. Трамвай или автобус быстро доставит вас в пригород, но соседствующая с городом сельская местность однообразна и гнетуща. Она жестоко поплатилась за уголь и продукты из него и умоляет вас оставить ее и найти забвение в городе. Но будничный день в Аттертоне, даже если случится хорошая погода, не обещает много развлечений. Самый большой в городе магазин «Аттертон кооператив сосаити стор» не останавливает прохожего у своих витрин. К вашим услугам бесплатная библиотека, но ее залы всегда полны безработных, угрюмо рассматривающих аристократических красавиц и команды игроков в поло, ожидающих свежей газеты, которая может быть полезна им своими объявлениями. В городе целых три кинотеатра, но, к сожалению, по будням они закрыты до шести вечера. Летом можно посмотреть крикет, зимой – футбол, но только по субботам или четвергам, когда закрыты магазины. Конечно, вы можете отправиться к каналу и смотреть там на всегда грязную от нефти и угольной пыли воду, или на маленький вокзал, где с плакатов вас не без иронии приглашают провести зиму в Каире, или разглядывать закрытый кинотеатр, или бесцельно слоняющихся сограждан, которые стоят почти на каждом углу; их особенно много на базарной площади, где они могут наблюдать, как приходят и отходят автобусы и трамваи и услышать, кто победил в матче, состоявшемся в три часа. К этим разнообразным наслаждениям во второй день недели спешил современный падший римлянин, развращенное дитя игрищ и цирков – Чарли Хэббл. Он мельком взглянул на знакомую базарную площадь, чуть освещенную скупым весенним солнцем, и исчез в баре «Колокольчика», самого большого в городе ресторана.