Джон Пристли - Герой-чудотворец

– У меня тоже. Вот что, Грег, я приехал потому, что хочу, чтобы ты привез ее сегодня в «Кавендиш».

– Не сегодня, Джимми. Не могу. Мы сегодня ее показываем в ложе в «Фриволити». Вчера об этом договорились.

– Отмени – и дело с концом. Так как, Грег?

– К вам можно? – Девушка стояла в дверях, глядя то на одного, то на другого, стараясь держаться непринужденно и свободно.

– Конечно, мисс Чэтвик, – ответил Грегори сухим тоном. – Это ваша гостиная. И к тому же вам надо было бы послушать, о чем мы говорим. Это касается вас.

– Восхитительно!

– И сегодняшнего вечера.

– Вы говорили, что повезете меня в «фриволити». – Она готова была вот-вот огорчиться.

– Именно это.

– Послушай, Грег. Я всё обдумал. У тебя ничего хорошего ни для тебя, ни для театра не получится. Сейчас этого мало. Я договорился, что парень, которого сейчас обыгрывают в «Трибюн», тот рабочий, «Герой-чудотворец», как они его называют, вечером будет в «Кавендиш». Он фигура крупнее, чем у тебя, – продолжал Джимми, как будто бы фигура помельче, то есть, Ида Чэтвик, вообще не присутствовала в комнате. – Намного крупнее.

– Ты думаешь? – размышлял Грегори.

– Конечно, и ты это знаешь сам. Но даже его одного, мне кажется, недостаточно. Я хочу, чтобы оба они были сегодня в «Кавендиш». В большой ложе «А». «Красота и доблесть Англии». Что-нибудь вроде этого.

– Чудесно! – воскликнула мисс Чэтвик. – Она была скромной девушкой, но соглашаться с тем, что ее оставляли совершенно в стороне, не могла.

– Конечно, – согласился с ней Джимми. – Как раз именно то, что вам надо. Отличная реклама. – Его карие глаза затуманились, когда он посмотрел в ее сторону.

Грегори встал.

– Да, Джимми, твоя идея лучше. Сейчас я позвоню и скажу, чтобы в «Фриволити» не ждали. Между прочим, я думал, что «Фриволити» один из твоих театров.

– Был когда-то. Но ни мне, ни Паркинсону не везло с ним.

– Кто сейчас делает ему рекламу?

– Тайная полиция, наверно. Так или иначе, но мне до него нет дела. – Минуту-другую он слушал, как Грегори разговаривал по телефону, потом повернулся к девушке: – Парень из «Трибюн» живет тоже здесь. Видели его?

Она покачала головой.

– Нет, не видела. Я читала о нем и видела фотографии. Он из наших мест. Я буду очень рада увидеть его.

– Вас с ним сфотографируют, потом вы будете с ним сидеть в королевской ложе «Кавендиш». И спектакль очень хороший, лучший музыкальный спектакль в Лондоне. Участвует Суси Дин.

– О! Неужели? Я всегда хотела увидеть Суси Дин.

– Возможно, я сумею устроить ужин в кафе «Помпадур». Там будет концерт, танцы.

Лицо девушки засияло от удовольствия. Хотя она и приехала из провинциального городка, где работала на фабрике, но, несомненно, она слышала о кафе «Помпадур». Репортеры сплетен, фоторепортеры и время от времени сам Джимми – он тоже рекламировал его – старались не напрасно. Они посеяли семена даже в далеком Пондерслее.

– Всё сделано, Джимми, – сказал Грегори, отходя от телефона. – Значит, решили. Я сам ее привезу. Там и встретимся. Договорились?

– В фойе, минут двадцать девятого. А в перерыве в кабинете Брейля. Выпивка будет, как всегда.

– Ты просто удивляешь меня, Джимми. Ну, мне пора в редакцию. Мисс Чэтвик, я заеду за вами около восьми. Наденьте свое лучшее платье, потому что сегодня вечером вам надо показать себя как Королеву Красоты. Нам по пути, Джимми?

– Да. До вечера, мисс Чэтвик. Постарайтесь выглядеть хорошо, и мы вас сделаем знаменитой.

– Я так волнуюсь! – воскликнула девушка, переживая нечто среднее между восторгом и отчаянием. – Мне кажется, что я буду выглядеть ужасно. Большое спасибо вам. – И она стиснула его руку и посмотрела на него огромными сияющими глазами.

– Знаешь, я не вижу, чем она может быть недовольна, – говорил Джимми, труся рядом с Грегори, когда они шли по коридору. – Я вот уже несколько лет не был так доволен жизнью, как сейчас этот ребенок. Пусть даже через несколько дней всё лопнет, как мыльный пузырь, она берет от жизни всё.

– Согласен. Если она смотрит на вещи так, тогда – да. Но, спорю на что угодно, – она так не смотрит. Так смотрят те женщины, которые знают, как держаться или, вернее, когда перестать держаться с подходящим мужчиной. Она на это не пойдет, а больше ни на что не годится. Я ее не первую вижу, можешь мне верить, Джимми. Через пару недель, может быть, даже раньше, всё зависит от того, на сколько ей хватит этих ста пятидесяти фунтов, а когда люди думают, что мир лежит у их ног, они быстро тратят на себя сто пятьдесят фунтов, – она будет гадать, что ей делать, и проклинать жизнь. Наш долг сейчас же посадить ее в поезд, который идет в Пондерслей.

– Она не поедет, Грег. И я не виню ее. Она хочет увидеть жизнь.

– Увидеть жизнь! Не будь ослом, Джимми. Настоящую жизнь для себя она может найти только в Пондерслее.

– Что же ты ей не сказал об этом?

– Потому что, во-первых, она не поверила бы мне, а во-вторых, у меня жена и двое ребятишек, которых я должен кормить, а мне не заплатят за то, что я буду советовать победительницам конкурса красоты ехать домой как раз тогда, когда их может использовать реклама и печать. Хоть бы меня освободили от этих проклятых конкурсов. Я занимаюсь ими, всеми этими конкурсами, три года. Всё равно, что отбывать каторгу в сумасшедшем доме.

– Да, – сухо сказал Джимми, – но лично твоя тяжелая работа сегодня вечером будет состоять в том, чтобы переодеться в смокинг, привезти хорошенькую девушку из «Нью-Сесил» в «Кавендиш», затем посмотреть новый спектакль с участием Суси или курить и пить в кабинете Брейля за счет редакции. Кое-кому эта программа не покажется неприятным занятием, вроде дерганья кудели из канатов или работы в каменоломнях. Если хочешь знать, найдутся люди, которые хорошо будут платить за то, за что тебе платят.

– Да, но не столько, сколько тебе, Джимми, не столько. Чем сейчас занимается Томми Перкап? Помнишь, тот небольшого роста, косоглазый, он работал в Театральном объединении?..

Оставшись в своем номере в «Нью-Сесил» одна, Ида Чэтвик пришла к заключению, что она слишком счастлива. От этого становилось страшно. В любой момент может произойти что-нибудь ужасное – и сон окончится. Тогда ей придется возвращаться в Пондерслей, и отец, жалея, потреплет ее по плечу, отчего уже сейчас можно сойти с ума; тетушка Агги скажет, печально торжествуя: «А что я тебе говорила?», а младшая сестра завизжит от радости и расскажет обо всем своим глупым подругам. Ее назовут неудачницей. В Пондерслее злые люди так и ждут, чтобы кому-то не было удачи. Никто тебя не осудит, если ты не живешь, а существуешь год за годом, не пытаешься как-то украсить жизнь, но если ты недоволен, если хочешь что-то предпринять, чтобы как-то изменить жизнь, тебе предстоит пройти через самое злое осуждение. И все так и будут ждать, когда же ты станешь неудачником.