Антуан-Франсуа Прево - История одной гречанки

Но то, что надумала я по свойственному мне простодушию, не могло не прийти в голову людям, куда более хитрым. Привлекательное личико иностранки, оказавшейся в Константинополе без знакомых и покровителей, было единственной причиной, побудившей турчанку заняться моей участью. Она вместе с мужем уже наметила план, который намеревалась предложить мне, и в тот самый день, когда я собралась поделиться с ней видами на будущее, она решила поговорить со мною. Она стала подробно расспрашивать меня о моей семье, о том, откуда я родом, и ответы мои, по-видимому, вполне соответствовали ее намерениям. Под конец, расхвалив мою внешность, она посулила мне, что я буду счастлива сверх всех ожиданий, если соглашусь следовать ее советам и вполне доверюсь ей. Она знакома, — сказала она, — с богатым негоциантом, страстным любителем женщин, который ничего не жалеет, чтобы угодить им. Их у него десять, но даже самой красивой не сравниться со мной, и я могу быть уверена, что весь его пыл сосредоточится на мне и он сделает для моего счастья больше, чем для всех десяти остальных. Она долго распространялась о роскоши, царящей в его доме. Я не могла не верить ее рассказам, ибо они с мужем уже много лет находились у него в услужении и изо дня в день дивились благодати, которую Пророк ниспосылает этому щедрому человеку.

Она так ловко нарисовала соблазнительную картину, что легко убедила меня; к тому же я была в восторге, что, опередив меня, она тем самым меня избавляет от необходимости самой начать этот разговор. Но любовник, которого она предложила мне, лишь отчасти соответствовал моим пожеланиям. Отец всегда связывал в своих рассказах богатство с высоким положением в свете. Гордость моя была уязвлена тем, что моим господином будет всего лишь негоциант. Я высказала это своим хозяевам, но они, не соглашаясь со мною, продолжали настаивать на выгодах, которые они предлагают мне, а под конец, по-видимому, даже обиделись, что я так несговорчива. Я поняла, что все то, что они якобы предоставляют на мое усмотрение, они уже порешили между собою, а может быть, и с негоциантом, от имени коего действуют. Поэтому меня еще более возмутила их настойчивость; но я скрыла свое неудовольствие и попросила отложить окончательное решение вопроса до завтрего. Весь день я размышляла над предложением турчанки, и оно представлялось мне все отвратительнее; а ночью я приняла решение, которое вы, вероятно, объясните отчаянием, но, уверяю вас, оно было принято мною вполне обдуманно. Я беспрестанно вспоминала великие надежды отца, и это помогало мне сохранить мужество. Как только я убедилась, что хозяева мои уснули, я покинула их дом в том же виде, в каком вошла в него, и одна побрела по улицам Константинополя, намереваясь обратиться к какому-нибудь порядочному человеку, чтобы вверить ему свою судьбу. Столь неудачная затея не могла закончиться благополучно. Я поняла это на другое утро, после того, как провела ночь в великой тревоге, и за весь день тоже не встретила ничего утешительного. На улице мне попадались только простолюдины, от которых я ждала не больше помощи, чем от покинутых мною хозяев. Я без труда различала дома людей богатых, но совершенно не знала, как получить туда доступ; робость, которую я старалась в себе преодолеть, в конце концов взяла верх над моей решительностью, и я показалась себе еще более несчастной, чем в первые дни после смерти отца. Я вернулась бы в дом, откуда бежала, но у меня не было никакой надежды отыскать его. Я поняла свою неосторожность и так перепугалась, что гибель моя казалась мне неизбежной.

Однако я так же плохо представляла себе грозящие мне беды, как и блага, к коим стремилась. Я сама не понимала, чего боюсь, и, пожалуй, больше всего тревожил меня голод, уже дававший себя знать. Случай, единственный мой вожатый, привел меня на базар, где продают рабов, и я спросила, что за женщины собрались под навесом. Когда мне разъяснили, что им предназначено, я решила: вот для меня и выход из положения! Я подошла к ним и стала с краю, надеясь, что если я действительно наделена привлекательной внешностью, которую при мне столько раз расхваливали, то на меня тотчас же обратят внимание. Все мои товарки стояли с закрытыми лицами, поэтому и я сразу не открыла своего, хоть мне этого и хотелось. Тем временем настал час торга; заметив, что многим покупателям, по их требованиям, показывают женщин куда хуже меня, я не удержалась и подняла чадру. Никто не знал, что я в этой группе посторонняя, или, вернее сказать, никто не догадывался, что именно привело меня сюда. Но как только я открыла лицо — все зрители, пораженные моей юностью и красотой, обступили меня. Я слышала, как люди спрашивали друг у друга, кому я принадлежу; задавали этот вопрос и восхищенные работорговцы. Так как ответить никто не мог, решили обратиться непосредственно ко мне. Не отрицая того, что я продаюсь, я сама стала спрашивать у желавших купить меня, кто они такие? Когда узнали о столь необыкновенном случае, народу вокруг меня столпилось еще больше. Торговцы, столь же возбужденные, как и зрители, стали делать мне предложения, но я с презрением отвергала их. Нашлось несколько человек, которые в ответ на мои вопросы назвали свои имена и чины, но среди них не нашлось ни одного, ранг которого соответствовал бы моим требованиям; поэтому я отвергла все их домогательства. Изумление мужчин, любовавшихся мною, еще возросло, когда появилась торговка с кое-какой едой, а я стремительно бросилась к ней, ибо меня уже давно терзал голод. Я умоляла ее не отказать мне в помощи, в которой очень нуждаюсь. Она дала мне поесть. Я утоляла голод так неистово, что привлекла всеобщее внимание. Все были в недоумении. У одних я замечала сочувствие, у других — любопытство, и почти у всех мужчин взгляды, горевшие нежностью и вожделением. Я понимала, что они любуются мною, и это подкрепляло мое самомнение и убеждало в том, что сцена, которую они наблюдают, обернется в мою пользу.

Мне задавали бесчисленные вопросы, на которые я отказывалась отвечать, и вот в конце концов толпа расступилась, давая дорогу какому-то человеку, который, проезжая мимо базара, пожелал узнать, что именно привлекло сюда такое множество народа. Ему объяснили причину всеобщего возбуждения, и он подошел, чтобы удовлетворить свое любопытство. Хотя почтительность, с какой все относились к нему, и побуждала меня обходиться с ним благосклоннее, я все же согласилась отвечать на его вопросы лишь после того, как узнала от него самого, что он домоправитель паши Шерибера. Я справилась у него также и о личных свойствах его господина. Он ответил, что хозяин его был пашою в Египте и обладает несметными богатствами. Тогда я шепнула ему на ухо, что если, по его мнению, я могу понравиться паше, то он премного обяжет меня, представив своему господину. Мне не пришлось его упрашивать; от тут же взял меня за руку и повел к экипажу, из которого вылез, чтобы подойти ко мне. До слуха моего донеслись и сетования людей, которые поняли, что я от них ускользаю, и различные толки об этом происшествии, казавшемся всем на редкость загадочным.