Уильям Хоуэллс - Возвышение Сайласа Лэфема

То была правда — Лэфем сам подбил тогда на это Роджерса и выразил готовность к переговорам. Еще до того, как он все обсудил с женой и понял всю меру своей моральной ответственности; ведь даже она поняла ее не сразу. Но он не мог пускаться с Роджерсом в объяснения и сказал только:

— Я дал вам двадцать четыре часа, чтобы доказать, что вы лжец; вы это и доказали. Я не говорил: двадцать четыре дня.

— Не вижу разницы, — отпарировал Роджерс. — Эти люди сейчас здесь, и это доказывает, что я и тогда говорил правду. Никаких изменений не произошло. Вы все еще не знаете, как не знали и тогда, понадобится ли ваша недвижимость дороге. Если и будут какие изменения, так скорее всего в том, что дорога раздумает.

Тут была доля правды, и Лэфем это почувствовал — почувствовал слишком охотно — и тотчас признался себе в этом.

А Роджерс спокойно продолжал:

— Вы не обязаны непременно продавать при первой же встрече, но вы дали свое согласие встретиться и поговорить с ними, и я им тоже это обещал.

— Никакого согласия не было, — сказал Лэфем.

— Все равно что согласие; они приехали из Англии, полагаясь на мое слово, надеясь, что смогут поместить именно так свой капитал; а что я скажу им теперь? Это ставит меня в нелепое положение. — Роджерс излагал свое недовольство спокойно, почти безлично, обращаясь к чувству справедливости Лэфема. — Я не могу к ним вернуться и сказать, что вы не хотите с ними встретиться. Это не ответ. Они вправе знать, почему вы не хотите повидаться с ними.

— Хорошо! — вскричал Лэфем. — Я приду и объясню им, почему. Кого там спросить? Когда прийти?

— Я просил бы в восемь, — сказал Роджерс, вставая и не проявляя ни малейшей тревоги при этой угрозе, если то была угроза. — Спросите там меня. Я остановился в той же гостинице.

— Не задержу вас и пяти минут, — сказал Лэфем; но ушел он оттуда только в десять.

Ему казалось, тут вмешался сам черт. Его решительный отказ англичане поняли лишь как желание набить цену и продолжали обсуждение, словно это было лишь вступлением к переговорам. Когда Лэфем в сердцах выложил им, почему отказывается от сделки, они, видимо, были готовы и к этому деловому ухищрению.

— Может, этот тип, — спросил он, кивнув в сторону Роджерса, но не желая замечать его, — уже сказал вам, что я на этом стану играть? Так я, со своей стороны, скажу вам, что в Америке нет второго такого жулика, по которому плачет веревка, как Милтон К.Роджерс.

Англичане восприняли его слова как образчик истинно американского юмора и с неослабной энергией возобновили штурм. Они признались, что вместе с ними еще одно заинтересованное лицо побывало на месте, осмотрело недвижимость и осталось довольно увиденным. Более того, они сказали, что выступают не только, и даже не преимущественно, от своего лица, но являются агентами неких лиц в Англии, намеренных основать там общину по примеру других английских мечтателей; тщательно обследовав местность, они сочли, что тамошние условия отлично подходят для успешной деятельности предполагаемой общины. Они готовы, в разумных пределах, на любую сумму, какую назовет мистер Лэфем — простите, полковник Лэфем, поправились они по указанию Роджерса, — и охотно пойдут на риск, о котором он их предупреждает. Но что-то в глазах этих людей, что-то затаившееся на огромной глубине и тотчас исчезнувшее, когда Лэфем взглянул на них снова, заставило его заподозрить недоброе. Сначала он подумал, что они сами обмануты Роджерсом, но в этот краткий миг озарения распознал в них — или подумал, что распознал, — сообщников Роджерса, готовых предать интересы, которые они якобы представляли и о которых продолжали толковать спокойно и шутливо, с каким-то недоверчивым пренебрежением к щепетильности Лэфема. Тут была более сложная игра, чем та, к каким привык Лэфем, и он с некоторым восхищением переводил взгляд с одного англичанина на другого, а затем на Роджерса, который держался скромно и нейтрально, как бы говоря: «Я свел вас, джентльмены, в качестве друга обеих сторон, а теперь уж вы решайте дело между собой. Я ничего не прошу и ни на что не рассчитываю, кроме скромной суммы, которая мне останется, когда я разочтусь с полковником Лэфемом».

Именно это выражал весь вид Роджерса; а один из англичан в это время говорил:

— Если вас смущает, что мы идем на риск, полковник Лэфем, то могу вас успокоить: убытки, если таковые будут, понесут люди, которым легко их снести — ассоциация богатых филантропов. Но мы уверены, что убытков не будет, — добавил он. — От вас требуется только одно — назвать цену, а мы сделаем все, чтобы вас удовлетворить.

В софизмах англичанина не было ничего, что так уж претило бы Лэфему. Они обращены были к тем, таившимся также и в Лэфеме, беспечным и словно бы невинным зачаткам беспринципности, считающей общественную собственность общей добычей, наградившей нас самой развращенной в мире местной властью, которая превращает самого жалкого избирателя, ухитрившегося занять должность, в негодяя, обходящегося с чужими деньгами с бесцеремонностью наследственного монарха. Лэфем встретил взгляд англичанина и едва удержался, чтобы не подмигнуть ему. Потом отвел глаза и постарался уяснить себе свое положение и свои желания. Но не смог. Он пришел сюда, чтобы разоблачить Роджерса и тем кончить дело. Он разоблачил Роджерса, но это не произвело никакого видимого впечатления, и пьеса еще только начиналась. Он насмешливо подумал, что она весьма отличается от пьес театральных. Он не мог молча встать и с презрением уйти, не мог сказать англичанам, что считает их парой негодяев и не желает иметь с ними никакого дела; не мог больше считать их невинными жертвами обмана. Он был в растерянности, и тут в разговор вступил тот из них, кто до тех пор молчал:

— Мы, конечно, торговаться не станем, несколькими фунтами больше или меньше. Если сумма полковника Лэфема окажется немного больше нашей, не сомневаюсь, он нас потом не обидит.

Лэфем понял этот тонкий намек так же ясно, как будто ему прямо сказали: если они заплатят ему больше, какая-то часть полученных им денег должна снова попасть в их руки. Он все еще был не в силах двинуться с места, ему даже казалось, что он не в силах вымолвить ни слова.

— Позвоните, мистер Роджерс, — сказал тот, кто говорил последним, взглянув на кнопки нумератора на стене над головой Роджерса, — и велите, пожалуй, принести чего-нибудь горячего. Охота пропустить стаканчик, как тут у вас говорится, да и полковнику Лэфему не вредно промочить горло.

Лэфем вскочил и стал застегивать пальто. Он с ужасом вспомнил обед у Кори, где он так опозорился, и если уж делать это дело, то трезвым…

— Я не могу дольше оставаться, — сказал он. — Мне пора.