Эрнест Хемингуэй - Острова в океане

Сколько людей? Не известно. Есть ли раненые? Не известно. Какое оружие? Известно только, что есть один автомат. Куда направляются? Туда же, куда и мы за ними, – пока что.

Может быть, удастся обнаружить что-нибудь между Кайо Крусом и Мегано, думал он. Стаи птиц – вот и все, что ты обнаружишь, наверно, да еще следы игуан на песке, где они пробирались к воде.

Ну, хотя бы это тебе поможет не думать о другом. О чем другом? Нет больше ничего другого, и думать тебе не о чем. Как это не о чем? Ты должен думать об этом судне, и о людях на нем, и о тех сволочах, за которыми ты охотишься. А кончишь тут – вернешься к своим зверям, и съездишь в город, чтобы там напиться в дым, так, чтобы тебя потом приволокли замертво, и переспишь с кем придется, а там – очухаешься и будешь готов начинать все сначала.

Может быть, на этот раз тебе удастся изловить этих сволочей. Не ты уничтожил их подводную лодку, но ты был немного причастен к ее уничтожению. И если тебе удастся выследить ее экипаж, ты этим принесешь немалую пользу.

Так почему же тебе все это вроде бы ни к чему, спросил он себя. Почему ты не видишь в них убийц и не испытываешь тех праведных чувств, которые должен испытывать? Почему просто скачешь и скачешь вперед, точно лошадь, потерявшая наездника, но не сошедшая с круга? Потому что все мы убийцы, сказал он себе. Все, и на этой стороне и на той, если только мы исправно делаем свое дело, и ни к чему хорошему это не приведет.

Но ты все-таки должен это делать, сказал он себе. Да, конечно. Но гордиться этим я не должен. Я только должен это делать хорошо. Я не нанимался получать от этого удовольствие. Ты и вообще не нанимался, сказал он себе. И тем хуже.

– Пусти, Ара, я сам буду править, – сказал он.

Ара передал ему штурвал.

– А ты продолжай наблюдение по правому борту. Смотри только, чтобы солнце не слепило тебе глаза.

– Сейчас схожу за биноклем. Слушай, Том. Почему ты не хочешь, чтобы я правил и чтобы вахту несли сразу четверо? Ты же очень устал, даже на остановке у острова не дал себе отдохнуть.

– Четверым сейчас на вахте делать нечего. Это понадобится позже.

– Но ты уже устал, Том.

– Мне не хочется спать. Понимаешь, если они идут ночами и близко к берегу, без поломки у них не обойдется. Тогда они вынуждены будут пристать, чтобы исправить повреждение, и тут-то мы их и настигнем.

– Это не причина, чтобы тебе не знать ни сна, ни отдыха, Том.

– Я этим делом занимаюсь не для форсу, – сказал Томас Хадсон.

– Никто никогда так и не думал.

– Слушай, Ара, что ты чувствуешь к этим сволочам?

– Просто думаю: вот мы доберемся до них, перестреляем сколько нужно будет, а остальных захватим с собой.

– Ну а бойня, которую они устроили?

– Не хочу сказать, что мы на их месте поступили бы так же. Но им это, видно, казалось необходимым. Не ради удовольствия же они это сделали.

– А свой, которого они убили?

– Генри несколько раз готов был убить Питерса. Мне самому иногда хочется его убить.

– Да, такое бывает, – согласился Томас Хадсон.

– Я просто не думаю обо всем этом, вот оно меня и не беспокоит. А ты вместо того, чтобы изводить себя беспокойными мыслями, лег бы и почитал. Раньше ведь ты всегда так делал.

– Сегодня я буду спать. Вот станем на якорь, я почитаю и усну. У нас есть в запасе четыре выигранных дня, хоть оно и незаметно. Теперь от нас требуется только одно: искать как следует.

– Рано или поздно они попадут к нам в руки – не к нам, так к другим, – сказал Ара, – Не все ли равно? У нас есть своя гордость, но это гордость особая, о которой люди понятия не имеют.

– Да, я и забыл, – сказал Томас Хадсон.

– Это гордость без тщеславия, – продолжал Ара. – Дерьмо ей брат, неудача – сестра, а со смертью она в законном браке.

– Велика должна быть сила такой гордости.

– Очень велика, – сказал Ара. – Ты о ней не забывай, Том, и не изводи себя попусту. У нас тут у всех эта гордость есть, даже у Питерса. Хоть я и не люблю Питерса.

– Спасибо тебе за твои слова, – сказал Томас Хадсон. – Мне иногда, правда, до того невтерпеж становится, думаешь, хрен с ним со всем.

– Том, – сказал Ара. – У человека только и есть что гордость. Бывает, ее у него слишком уж много, и тогда это грех. Ради гордости все мы иногда делаем то, что кажется невозможным. А мы идем на это. Но нужно, чтобы гордость была подкреплена разумом и осмотрительностью. Тебе сейчас этого недостает, и я прошу тебя: будь осмотрителен. Ради нас и ради судна.

– Кого это нас?

– Всех нас.

– Ладно, – сказал Томас Хадсон. – Крикни, чтоб тебе принесли твой бинокль.

– Том, пойми меня.

– Я понял. И очень благодарен тебе. Я сегодня на совесть поужинаю и буду спать сном невинного младенца.

Аре не стало смешно от этих слов, а он всегда думал, что смешное должно быть смешным.

– Постарайся, Том, – сказал он.

Они бросили якорь с подветренной стороны Кайо Круса в бухте между двумя островами.

– Бросим-ка еще другой якорь, раз уж будем здесь стоять! – крикнул Томас Хадсон своему помощнику. – Не нравится мне здешний грунт.

Помощник пожал плечами и наклонился над вторым якорем, а Томас Хадсон подал судно немного вперед, против течения, глядя, как травянистый берег медленно скользит мимо борта, а потом дал задний ход и выждал, пока второй якорь не зарылся как следует в песок. Судно теперь стояло носом к ветру, а зыбь отлива бежала мимо. Даже в этом укрытом месте ветер был довольно силен, и Томас Хадсон понимал, что, когда отлив сменится приливом, судно повернет бортом к волне.

– Ну и черт с ним, – сказал он. – Пусть его покачает.

Но помощник тем временем спустил шлюпку, и сейчас они уже травили кормовой якорь. Томас Хадсон увидел, что этот якорь, маленький «дэнфорт», был сброшен с таким расчетом, чтобы удержать катер носом к ветру, когда начнется прилив.

– Уж привесили бы заодно еще парочку, – крикнул он. – Тогда его можно было бы выдать за особой породы паука.

Помощник ухмыльнулся.

– Давай к борту. Я поеду на берег.

– Нет, Том, – сказал помощник. – Пусть Ара и Вилли едут. Я перевезу их на берег. А потом вторую партию – в Мегано. Хочешь, чтобы они взяли с собой ninos 113?

– Нет. Будьте учеными.

Я мирюсь с тем, что мною вертят как хотят. Это, пожалуй, значит, что мне и в самом деле надо отдохнуть. Беда только в том, что я и усталости не чувствую и спать мне не хочется.

– Антонио, – позвал он.

– Да? – откликнулся помощник.

– Я возьму надувной матрац, и две подушки, и хороший коктейль.

– Какой именно?

– Джин с кокосовой водой, с ангостурой и лимоном.

– А, «Томини», – сказал помощник, обрадованный тем, что Томас Хадсон опять захотел выпить.

– И притом двойной.

Генри забросил на мостик надувной матрац и сам поднялся следом, держа под мышкой книгу и журнал.