Юрий Рытхэу - Время таяния снегов

Для такой малочисленной группы отвели самую крошечную аудиторию, в одно окошко, выходящее во двор.

Ринтын с интересом ждал занятий. Несколько лет назад он с удивлением узнал, что и его родной чукотский язык, оказывается, тоже имеет свою грамматику. Раньше Ринтын был убежден, что грамматики могут быть лишь у чужих языков, у родного – к чему? Ведь это то, что знаешь с детства, чуть ли не с самого рождения.

С русским языком Ринтын познакомился задолго до школы. Поначалу он “играл в русских” со своими сверстниками, “разговаривал”, повторяя звуки, которые слышались ему в речи работников полярной станции, торговой базы, школьных учителей. Он очень хорошо помнил время, когда знал всего-навсего десяток русских слов, но назвать мгновение, когда русский язык стал для него таким же родным, как и чукотский, не мог. Это вошло в его жизнь так же естественно, как в жизнь его родичей – рульмоторы, настоящий хлеб из муки, умение решать государственные дела.

Василий Львович первое занятие начал с рассказа о том дне, когда Ринтын пошел в школу, сказал о том, что Кайон и Ринтын – сверстники чукотской письменности, которая создавалась при ближайшем и непосредственном участии знаменитого языковеда, этнографа и писателя Владимира Германовича Тана-Богораза.

Изучением чукотского языка занимались в России издавна. Первые чукотские слова были записаны миссионерами, потом участниками экспедиции Норденшельда, а в 1898 году переводческой комиссией миссионерского общества в Казани был издан первый русско-чукотский словарь.

Василий Львович написал на доске слово “тымэйнылевтыпыгтыркын”.

– В этом слове,– объяснил он,– заключены почти все особенности структуры чукотского языка. Одно это слово переводится на русский язык целым предложением: “У меня очень сильно болит голова”. А между тем в чукотском языке эта целая фраза заключена в одном слове. Вот почему чукотский язык относится к инкорпорирующим языкам, то есть к языкам, включающим…

В перерыве Василий Львович поинтересовался, как живут Ринтын и Кайон.

– Деньги-то у вас есть? – спросил он.

– Есть еще,– ответил Ринтын.– До стипендии хватит.

– Если что – не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Я узнавал в деканате: скоро вас переведут на полное государственное обеспечение. Но есть еще одна возможность заработать – переводы. В Учпедгизе имеется чукотская редакция. Вы там можете выбрать себе из списка книгу и перевести на родной язык.

– А сумеем ли мы? – усомнился Ринтын.

– Ты же работал в газете, переводил статьи на чукотский язык,– напомнил Василий Львович.

– То газета, а тут художественная литература…

– Попробуйте,– сказал Василий Львович.– Если что – помогу.

Через несколько дней Ринтын и Кайон отправились в издательство. Издательство находилось в большом здании напротив Казанского собора. На крыше блестел хрустальный глобус. До революции в этом здании помещалась всемирно известная фирма “Зингер”, чьи швейные машины доходили даже до Чукотки. Об этом им рассказал Василий Львович.

Ринтына и Кайона встретили приветливо. Ринтын остановился на книге Чарушина о животных, а Кайон взял повесть Гайдара “Чук и Гек”. Ребята подписали договоры, и приветливая женщина сказала, что через две недели они могут прийти в кассу издательства и получить аванс.

Вернувшись в общежитие, они тут же засели за работу. Ринтын увлекся и довольно быстро покрывал аккуратным и четким почерком страницу за страницей. Ему было приятно, когда чужие слова под его пером становились как бы собственными, и в ушах звучала родная, так долго не слышанная речь.

У Кайона, видимо, перевод шел туго. Он пыхтел, что-то бормотал, потирал лоб кулаком и искоса поглядывал на Ринтына.

Ринтын отложил свою работу.

– Что у тебя не ладится?

– Вот тут есть слово “чудак человек”,– ответил Кайон,– не могу перевести.

Ринтын задумался: действительно, как это сказать по-чукотски – чудак человек? Немного сумасшедший человек? Необыкновенный человек? Слегка отличный от других человек? Интересный человек?

Ринтын произносил вслух эти слова, а Кайон отмахивался:

– Все это не то, я их пробовал.

Кое-как общими усилиями перевели это слово так, что объяснение чудака человека заняло целый абзац.

– Ты знаешь, Ринтын,– заметил Кайон,– у меня получается больше, чем на русском языке.

Ринтын подсчитал у себя и обнаружил то же самое.

– В пекарском деле это называется припек,– сказал он другу.

– Это хорошо или плохо? – озабоченно спросил Кайон.

– Не знаю,– пожал плечами Ринтын.

Ребята получили аванс и растерялись перед такой кучей денег.

– Какие мы богачи! – сказал Кайон.– Пальто можно купить!

Пошли покупать пальто, но по дороге завернули в галантерейный магазин. Обзавелись запасом пуговиц на несколько лет вперед, носовыми платками и купили по полевой сумке. Потом Кайону понравился саквояж, а Ринтыну красивый чемодан из черного дерматина с блестящими никелированными замками. На пальто денег уже не хватило. А тут на глаза попалась витрина с музыкальными инструментами.

– Знаешь, Ринтын,– проникновенным голосом произнес Кайон,– я всю жизнь мечтал иметь балалайку. Когда еще представится возможность купить? А?

– Зайдем,– решительно сказал Ринтын.

Купили балалайку.

На улице Ринтын спросил Кайона:

– Играть умеешь?

– Научусь,– храбро ответил Кайон.

К вечеру, обойдя почти все магазины на Невском проспекте, увешанные покупками Ринтын и Кайон сели; на трамвай где-то у Московского вокзала и отправились домой. Через плечо у Ринтына болтались длинные резиновые сапоги. Когда он плавал матросом на шхуне “Касатка”, такие сапоги были только у капитана Эрмэтэгина. Кайон нес в одной руке балалайку, в другой – саквояж, заполненный разными вещами, среди которых было два бритвенных прибора: сначала он купил металлический, потом ему понравился пластмассовый.

Ринтын попытался удержать друга от покупки второго бритвенного прибора, доказывая, что для его скудной растительности вполне достаточно одного, но Кайон уже загорелся и, чтобы отделаться от первого, объявил, что дарит его Ринтыну.

Медленно поднимались они по лестнице, отдыхая на каждой площадке. Соседи по комнате были дома. Они с интересом разглядывали покупки, только нанаец Черуль заметил:

– Сколько ненужного барахла! Ринтын, что ты будешь делать с резиновыми сапогами в Ленинграде? Может быть, ты рассчитываешь, что в этом году будет наводнение? А ты, Кайон? Приличной рубашки нет у человека, а он купил балалайку!

Он перебирал вещи и с презрением отбрасывал одну за другой.

Что-то внутри Ринтына протестовало против такого отношения Черуля, но с каждой минутой становилось яснее, что покупки не удались, нужные вещи остались в магазине.