Фредерик Стендаль - Пармская обитель

– Сударь, уедемте, – твердил ему Лодовико. – Честное слово, вы совсем не влюблены, я вижу в вас избыток ужасающего хладнокровия и здравого смысла!.. И к тому же вы ничего не достигли. Из одного уж стыда надо бежать!

В порыве досады Фабрицио совсем было собрался уехать, но вдруг узнал, что Фауста будет петь у герцогини Сансеверина. «Может быть, этот дивный голос все-таки воспламенит мое сердце», – подумал он и смело пробрался, переодетый, в этот дворец, где все так хорошо его знали. Судите сами, как взволновалась герцогиня, когда под конец концерта у двери большой гостиной появился человек, одетый, как выездной лакей, – в его осанке было что-то знакомое ей. Она разыскала графа Моска, и только тогда он рассказал ей о неслыханном, поистине безрассудном поступке Фабрицио. Граф относился к этому сумасбродству весьма благосклонно. Он радовался, что Фабрицио любит не герцогиню, а другую женщину; но за пределами политики граф был человеком вполне порядочным и всегда руководствовался правилом, что счастье герцогини – его счастье.

– Я спасу Фабрицио от него самого, – сказал он своей подруге. – Подумайте, как будут торжествовать наши враги, если его арестуют у вас в доме. Поэтому со мной здесь больше ста моих людей, и я недаром попросил у вас ключ от водонапорной башни. Фабрицио вообразил, что он безумно влюблен в Фаусту, но до сих пор никак не может отбить ее у графа М***, окружившего эту причудницу королевской роскошью.

Герцогиня слушала молча, но не могла скрыть своей глубокой скорби. Стало быть, Фабрицио пустой ветрогон, неспособный на глубокое, нежное чувство.

– И он не пожелал повидаться с нами! Этого я никогда ему не прощу! – сказала она, наконец. – А я-то всякий день пишу ему в Болонью!

– Напротив, я вполне понимаю его скрытность, – возразил граф. – Он не хочет скомпрометировать нас своей выходкой. Любопытно будет послушать потом его рассказы обо всей этой истории.

Сумасбродка Фауста не умела таить про себя то, что ее занимало. На следующий день после концерта, на котором все свои арии она взглядом посвящала высокому молодому человеку в лакейской ливрее, она рассказала графу М*** о незнакомом поклоннике.

– Где вы его видите? – свирепым тоном спросил граф.

– На улицах, в церкви, – ответила Фауста, растерявшись.

Тотчас же она спохватилась и, чтобы исправить свою оплошность или хотя бы отвлечь подозрения от Фабрицио, пустилась в бесконечные описания какого-то рыжеволосого молодого человека с голубыми глазами. Это, несомненно, англичанин очень богатый и очень неловкий, а может быть, какой-нибудь принц. При слове «принц» графу, не блиставшему сообразительностью, пришла на ум мысль, весьма приятная для тщеславия, что его соперник не кто иной, как наследный принц Пармский. Этот несчастный меланхолический юноша, опекаемый пятью-шестью гувернерами, помощниками гувернеров, наставниками и прочими стражами, державшими совет между собой, прежде чем позволить ему выйти на прогулку, бросал странные взгляды на всех сколько-нибудь миловидных женщин, к которым ему разрешалось приближаться. На концерте у герцогини он, сообразно своему рангу, сидел в кресле впереди всех, в трех шагах от красавицы Фаусты, и взгляды, которые он устремлял на нее, крайне возмущали графа М***. Смешная фантазия этого тщеславного глупца, считавшего своим соперником наследного принца, очень позабавила Фаусту, и она с удовольствием подтвердила эту догадку, сообщив с простодушным видом множество подробностей.

– Значит, этот молодой человек принадлежит к роду Фарнезе? – спросила она. – А ваш род такой же древний?

– Что вы это говорите?! Такой же древний!.. У нас не было незаконнорожденных [88].

По воле случая графу М*** ни разу не доводилось разглядеть как следует своего мнимого соперника, и он утвердился в лестной для себя мысли, что его противник именно принц. В самом деле, когда стратегия ухаживания не призывала Фабрицио в Парму, он проводил время в лесах близ Сакка и на берегах По. Граф М*** с того дня, как он вообразил, что оспаривает сердце Фаусты у принца крови, еще более возгордился, но вместе с тем стал еще осторожнее; он весьма настойчиво попросил Фаусту вести себя с величайшей сдержанностью. Как полагается страстному и ревнивому любовнику, он упал перед ней на колени и напрямик заявил, что честь его будет поругана, если Фауста станет жертвой юного соблазнителя – принца.

– Позвольте! Почему «жертвой»? А если я сама его полюблю? Я еще никогда не видела ни одного принца у своих ног.

– Если вы уступите его домогательствам, – возразил он с надменным видом, – я, может быть, не в состоянии буду отомстить принцу, но вам отомщу несомненно.

И он вышел, изо всей силы хлопнув дверью. Будь здесь в эту минуту Фабрицио, он оказался бы победителем.

– Если вы дорожите жизнью, – сказал граф М*** вечером, проводив Фаусту после спектакля, – остерегайтесь, как бы я не узнал когда-нибудь, что принц проник в ваш дом. Я ничего не могу сделать против него, черт бы его побрал! Но не заставляйте меня вспомнить, что с вами я могу сделать все!

«Ах, милый мой Фабрицио! – мысленно воскликнула Фауста. – Если б я только знала, где тебя найти!..»

Уязвленное тщеславие может очень далеко завести молодого богача, с самой колыбели окруженного льстецами. Вполне искренняя страсть графа М*** к Фаусте разгорелась с неистовой силой; его не останавливала даже опасность борьбы с единственным сыном монарха, во владениях которого он находился, но у него не хватило сообразительности постараться увидеть принца или хотя бы выследить его через своих соглядатаев. Не дерзая напасть на, него, он решил поднять его на смех. «Меня навсегда изгонят за это из Пармы, – говорил он себе. – Пусть! Все равно!» Если бы граф М*** постарался разведать позиции противника, он узнал бы, что бедняга принц выходил из дворца только в сопровождении трех-четырех стариков, унылых блюстителей этикета, а единственным дозволенным ему удовольствием, отвечавшим его вкусам, были занятия минералогией. Днем и ночью маленький дворец Фаусты, где всегда теснилось лучшее пармское общество, был окружен наблюдателями. Графу М*** час за часом доносили, что она делала и, главное, что делалось вокруг нее. Надо отдать должное ловкости, которую ревнивец проявлял в этих предосторожностях: первое время строптивая Фауста совершенно не замечала, что надзор за ней усилился. Из донесений шпионов граф М*** знал, что под окнами Фаусты очень часто видят какого-то молодого человека в рыжем парике и всегда по-разному одетого. «Несомненно, это принц, – думал М***, – иначе зачем эти переодеванья? Но, черт побери, такой человек, как я, не может ему уступить. Если б Венецианская республика не узурпировала мои права, я тоже был бы наследным принцем!»