Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 9

Федька. Идите расторопнее, дьяволы криворылые, к палатке идите, по-русски вам говорят.

Поспелов. Ты с ними человечнее говори, – чай, прославленные во всем свете генералы.

Федька. Человечнее! А наших они сколько по-клали…

Ягужинский (с поднятой шпагой). Победа! Победа! Шведы бегут! Король бежит! Победа!..

Преображенец вносит знамена.

Преображенец.Куда знамена класть? Сюда, что ли?

Трубы. Крики. Входят Петр и Шереметев.

Петр (солдатам). Победа! Победа! Воины России… Сыны отечества… Чады мои возлюбленные… Без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, любя отечество, не щадили живота своего и на тысячи смертей устремлялись безбоязненно. Воины России, храбрые ваши дела никогда не забудут потомки!

Крики, трубы. Входит Меншиков, разгоряченный, с обвязанной головой.

Меншиков. Виктория, виктория! Армии шведской более нет. Порублена! Сволочи, упустили короля. Король ушел за реку…

Петр. Черт с ним, догоним… Победа, победа, Данилыч! Вот они, превеликие в свете, прославленные генералы: граф Реншельд, граф Пипер, принц Вюртембергский, генерал Шлиппенбах, генерал Гамильтон… Плакать будете завтра, нынче празднуем викторию. Данилыч, отдай им шпаги. Зови в шатер… Трубачи, труби победу!.. (Выхватывает у трубача трубу, трубит.)

Палаты Буйносова в Москве. Сидит Мишка в нарядном европейском платье. Около него – Авдотья. У дверей – Абдурахман.

Авдотья. Какой ты стал щепетный, [82]будто стал длиннее, поджарый стал.

Мишка (зевает). Зёр шмуциг хир, ин Москау. [83]

Авдотья. Чего, сынок?

Мишка. Скука, грязища у вас в Москве. Тараканы в щелях, хоть бы вы на стенку зеркало, что ли, повесили.

Авдотья. Да ты отдохнул ли с дороги-то, сокол ясный? Сколько же ты ехал от Амстердама-то? Чай, месяц, а то и более?

Мишка. Зехс вохен.

Авдотья. Чего?

Мишка. Фу ты, ну, зехс вохен… Шесть недель. Ну, разучился я по-вашему – русиш шпрехен. (Абдурахману.) Не скаль зубы, дурак.

Авдотья. Вот и сестры твои, Антонида с Ольгой, тоже все по-заграничному стараются, да чего-то плохо выходит, язык у них, что ли, не повинуется.

Мишка. Где им, кобылам московским. В Ганновере с неделю отдыхал в трактире да в Берлине отдыхал.

Авдотья. В трактире?

Мишка. Ку, а где же еще!.. Там любой трактир почище ваших палат. Всякие фрейлены, в чепчиках, – бите, бите, такие любезные, и тебе нальют и тебя уложат.

Авдотья. Кто же это – фрейлены, Миша?

Мишка. Ну, девки ихние. (Зевает.)

Авдотья. Миша, чадо родное, да ты там не спутался ли с кем?

Мишка. Этого я еще не понимаю, мамаша.

Абдурахман ухмыляется.

Абдурахман, по затылку наложу…

Авдотья. А у нас такая жизнь стала тяжелая, Миша. Ни тишины, ни покою. Люди стали как бешеные. Где это видано, чтобы русский человек торопился? Да столько бы работал… К антихристу торопимся, – все это говорят.

Мишка. Пустое… Просто оттого, что варвары.

Авдотья. Варвары, варвары, Миша… Опять приказано святки [84]справлять в Москве… На пяти тысячах подвод всем Питербурхом сюда приехали. Святки! С одного конца по Москве царь ездит с машкерами, [85]с другого царевич ездит – пьяный. И такая эта потеха происходит трудная – многие приуготовляются, как бы к смерти, особливо знатные персоны… В прошлые святки князя Лыкова напоили и давай протаскивать сквозь стул, а ведь князь какой тучный… На князе Гагарине оборвали платье и сажали его, Миша, в лукошко с сырыми яйцами… А князя Коркодинова надували кузнечным мехом.

Мишка. Как это – мехом надували?

Авдотья. Обыкновенно, – бедный, вот так раздулся – едва отходили. Нынче – еще страшнее ожидаем – будут эти шалости…

Мишка. Вот бы посмотреть, Абдурахман!

Вбегают Антонида и Ольга.

Ольга. Мишка, а мы тебя еще толком и не видали… Ну, как мы против заграничных мамзелей?

Антонида. Вровень или чересчур?

Мишка (оглядывая). Ну нет, вам до них далеко еще.

Ольга. То есть как это нам еще далеко?

Антонида. Свои – так уж надо хаять.

Мишка. Платья наверчены на вас без толку, ногами стучите. Да и жирны чересчур.

Ольга. Что ты… Нас по четыре девки засупонивают, дышать нечем.

Антонида. У нас полнота легкая, приятная, мы девы здоровые. Да ну его, Ольга.

Ольга. Миша, что ж там носят?

Мишка. Днем одно, вечером – другое. А вы с утра в робы со шлепами выкатились, – эх, варварки!..

Ольга. Ну, это у нас – ошибка. Говорят, в Париже полосатые юбки стали носить?

Антонида. Нижние.

Мишка. У француженок нижних юбок не видал.

Авдотья. Замолчите, бесстыдницы, – боярышни вы али из Лоскутного ряда шлюшки?

Ольга. Миша, значит, вот ко мне подходит кавалер, – о чем я, дева, начинаю разговор?

Антонида. Сразу ли надо говорить про любовь, про амур?

Мишка. Амур, амур, – вам и верно в Лоскутном ряду трясти подолами.

Ольга. Тогда – про что же, господи?

Абдурахман (у двери). Начинай говорить, что в книге прочитала, какую музыку слушала, какую комедию в театре видела… Красиво надо говорить, умно.

Ольга. Тебя спрашивают?!

Антонида. Калмыцкая морда, пошел вон!

Мишка. Не уходи, Абдурахман, стой у притолоки.

Авдотья. Замуж, замуж им надо, – перезревают, с ума сходят…

Входит Буйносов.

Буйносов. Авдотья! Мать! Сколько у нас висело коровьих кож в подклети?

Авдотья. Шестьдесят семь кож коровьих, сама считала.

Буйносов. Вот! А он что плетет… Оська!

В дверях показывается приказчик.

В продажной росписи он шестьдесят две только проставил. Куда делось пять кож? Кто украл? То-то – поищу… У крыльца босиком на морозе настоишься, вор, покуда не найдешь… Шиш, бродяга. Пошел вон.

Приказчик скрывается.

В праздничек – нет покоя… И все из-за вас, толстомясые… Растопырили юбки, нет, чтобы поберечь дорогие платья… В обыкновенных санях они уж не могут ездить, – золотую карету им подавай… Ренские вина им подавай, кофей!.. А деньги, как птицы, летят из кармана. Да разве княжеское дело – считать кабацкие деньги, кожи продавать! Отцы, деды жили… Эх! Едешь тихонько в Кремль, посидишь в Государевой думе и покойно едешь домой… Вот и вся твоя забота. Все было свое, всего досыта. Шуба али турский кафтан от прадеда правнуки донашивали… О деньгах и не думали…