Вольтер - Мемнон, или Благоразумие людское

– Я нахожу вас весьма забавным кривым, коль скоро вы обращаетесь не ко мне, а к государю, и еще того забавнее, коль скоро вы смеете жаловаться на честного банкрота, коего я сам осчастливил своим покровительством и коий является племянником горничной моей любовницы. Оставьте это дело, друг мой, если вы хотите сохранить в целости другой глаз.

Так Мемнон, утром отказавшийся от женщин, от излишеств в еде, от игры и всяких ссор, а главное, от двора, оказался еще до наступления ночи обворован прекрасной дамой, напился, играл, поссорился, дал выбить себе глаз и явился ко двору, где над ним насмеялись.

Отупев от потрясений, с обливающимся кровью сердцем вернулся он домой. Он хочет войти к себе и находит в своем доме судейских чиновников, которые, по требованию кредиторов, вывозят его мебель. Почти бесчувственным опустился он на землю под чинарой; и тут он увидел прекрасную даму, встреченную им поутру, которая прогуливалась с дражайшим своим дядюшкой и расхохоталась, заметив Мемнона с его пластырем. Наступила ночь; Мемнон улегся на соломе под стеною своего дома. У него началась лихорадка; во время приступа он заснул, и во сне ему явился небесный дух.

Дух излучал сияние. У него было шесть прекрасных крыл, но не было ни ног, ни головы, ни хвоста, и он был непохож ни на что на свете.

– Кто ты? – спросил Мемнон.

– Твой добрый гений, – отвечал тот.

– Тогда верни мне мой глаз, мое здоровье, мое добро и мое благоразумие, – сказал Мемнон. После чего он поведал духу, как потерял все это за один день.

– Вот превратности, которых никогда не претерпеваем мы в том мире, в котором обитаем, – сказал дух.

– А в каком мире вы обитаете? – спросил опечаленный человек.

– Моя родина, – ответствовал дух, – находится в пятистах миллионов лье от солнца, на маленькой звезде близ Сириуса, которую ты можешь узреть отсюда.

– Прекрасная страна! – сказал Мемнон. – Как? У вас там нет потаскух, которые обирают бедного человека, нет близких друзей, которые обыгрывают его в карты и выбивают ему глаз, нет банкротов, нет сатрапов, которые издеваются над ним и отказывают ему в правосудии?

– Нет, – отвечал обитатель звезды, – у нас нет ничего подобного. Нас никогда не обманывают женщины, потому что у нас нет женщин; мы не предаемся излишествам за столом, потому что мы не едим; у нас нет банкротов, потому что нет ни золота, ни серебра; нам нельзя выбить глаз, потому что у нас нет тела, подобного вашему; а сатрапы не совершают у нас несправедливостей, потому что на нашей маленькой звезде все равны.

На это Мемнон заметил ему:

– Сударь, на что же вы употребляете свое время, если у вас нет ни женщин, ни обедов?

– На то, чтобы оберегать иные планеты, нам доверенные; и я явился сюда, дабы тебя утешить.

– Увы! – сказал Мемнои. – Почему не явились вы вчера вечером и не помешали мне совершить столько безумств?

– Я был у твоего старшего брата Хассана, – отвечал житель небес. – Он достоин большей жалости, нежели ты. Всемилостивейший государь царь Индии, при дворе которого он имел счастье состоять, велел выколоть ему оба глаза за совершенную им маленькую нескромность, и в настоящее время он находится в темнице, скованный цепями по рукам и ногам.

– Стоит ли иметь в семействе доброго гения, – сказал Мемнон, если при этом один брат стал кривым, другой слепым, один спит на соломе, другой в тюрьме?

– Твоя судьба переменится, – возразила звездная тварь. – Правда, ты навсегда останешься кривым, но, не считая этого, будешь очень счастлив, если только никогда больше не станешь строить глупые прожекты, как достигнуть совершеннейшего благоразумия.

– Значит, этого состояния достигнуть невозможно? – со вздохом воскликнул Мемнон.

– Так же невозможно, как невозможно достигнуть совершенства в ловкости, совершенства в силе, совершенства в могуществе, совершенства в счастье. Даже мы далеки от этого. Есть одна планета, где все это существует; но между ста тысячами миллионов миров, рассеянных в пространстве, все распределяется в строгой последовательности. Во втором мире меньше разума и наслаждений, чем в первом, в третьем меньше, чем во втором. И так далее, вплоть до последнего мира, населенного одними лишь безумцами.

– Боюсь, – сказал Мемнон, – что наш маленький шар как раз и есть тот сумасшедший дом вселенной, о котором вы сделали мне честь упомянуть.

– Не совсем, – ответствовал дух. – Но он к этому приближается; всему свой черед.

– Как же так? – сказал Мемнон. – Ведь в таком случае глубоко ошибаются некоторые поэты [3], некоторые философы [4], когда говорят, что все идет хорошо .

– Они глубоко правы, – возразил вышний философ, – если иметь в виду устройство всей вселенной в целом.

– Ах, я поверю в это только тогда, когда перестану быть кривым, – сказал бедный Мемнон.

Этот назидательный рассказ был написан в начале 1749 г. Опубликован в том же году в сборнике разных произведений Вольтера.

Ниневия – город на Тигре, столица Ассирии.

Намек на сифилис, завезенный спутниками Колумба из Америки.

Вольтер имеет в виду английского поэта Александра Попа (1688 – 1744), который в своей философской поэме «Опыт о человеке» отстаивал идею разумности и гармоничности всего сущего.

Вольтер намекает на оптимистические идеи английских философов Энтони Эшли Купера, лорда Шефтсбери (1671 – 1713) и Генри Блингброка (1678 – 1751), а также немецкого философа Готфрида Вильгельма Лейбница (1646 – 1716), у которого в данном случае он заимствовал идею бесконечности миров, организованной в стройную иерархическую систему. С Лейбницем Вольтер наиболее последовательно и остро полемизировал в «Кандиде».