Токутоми Рока - Куросиво

Часы в кабинете графа Китагава показывают половину одиннадцатого утра, но граф только что закончил завтрак – хотя он и сделался политиком, но привычки поздно вставать не бросил. С зубочисткой во рту, в одинарном кимоно из английской фланели, небрежно повязанный белым шелковым поясом, он просматривает газеты, щурясь от яркого солнца, бьющего в застекленные сёдзи. Раньше граф не питал особого интереса к прессе, но теперь у него появились связи в редакции газеты «Токио Симбун», да и вообще политическому деятелю надлежит следить за текущими событиями… Поэтому граф каждый день, как заданный урок, читает и официоз, и газеты оппозиции, и большие и малые газеты нейтральных. Правда, серьезные и трудные передовые и подвальные статьи он проглядывает кое-как, зато заметки и сообщения бульварных листков самого разнообразного содержания читает с усиленным вниманием. Впрочем, эту маленькую тайну знают только стены его кабинета. С тех пор как граф Китагава с головой погрузился в политическую деятельность, в его жизни и во всем его окружении произошел целый ряд изменений. Доказательством может служить хотя бы тот факт, что раз в неделю к нему является профессор Н. – бывший его вассал – для лекций по политике и праву. Кроме того, хотя граф Китагава отнюдь не собирается соревноваться с графом Оида, который содержит на свои средства целое учебное заведение, все же он тоже жертвует деньги на стипендию нескольким подающим надежды студентам. В гостиной появились портреты Гладстона, Бисмарка, Кавура, а в кабинете на подносе для визитных карточек, где раньше валялись только испещренные кривыми каракулями весьма малопристойные записочки от женщин легкого поведения, можно теперь найти письма, написанные рукой Оида, Цутия и других видных лидеров оппозиции. Среди верной домашней челяди некоторые радуются серьезным занятиям господина, другие побаиваются: «Да как же это, против властей-то?» Сам граф Китагава с гордостью рассказывает, что за ним по пятам ходит сыщик.

В тот момент, когда граф громко рассмеялся, обнаружив, очевидно, в газете что-то интересное, дверь отворилась и в комнату вошла женщина. В руках она держала поднос с чашкой кофе.

Ей года двадцать два – двадцать три, на ее затылок низко спускается узел волос. На ней яркое кимоно, повязанное атласным, на муслиновой подкладке, поясом, поверх накинуто бледно-голубое хаори с вытканным рисунком лиловых и темно-синих ирисов. Черты лица, набеленного так густо, что естественный цвет кожи рассмотреть невозможно, правильные, но немного тяжелые, грубоватые; бросается в глаза большой, крупный рот.

Это и есть госпожа О-Суми – растение, которое два года назад граф отыскал и, выкопав с корнями, перевез в столицу из крестьянского дома в Нумадзу.

Сохранив в течение двух с лишним лет исключительную привязанность графа, который, как это было всем известно, не отличался постоянством в любви, она хоть и оставалась еще на положении любовницы, но, родив наследника рода, старшего в семье сына Иосиаки, держалась теперь с важностью и достоинством, играя в семействе Китагава роль Ёдогими. [164]

Когда граф впервые привез ее из деревни, даже слуги посмеивались над новой фавориткой, от которой, по их мнению, воняло землей. «Изрядный чудак наш господин… Надо же такую деревенщину откопать!» В элегантной обстановке О-Суми выглядела смешной.

О-Суми досадно было сознавать это, и наполовину из соревнования, наполовину из подражания она бессознательно старалась копировать благородные манеры графини – ее манеру одеваться, ее движения, ее походку; это еще больше не шло к ней, настолько не гармонировало с ее наружностью, что вызывало только новые насмешки. Однако за два года она немного освоилась с обстановкой, и теперь ее деревенские повадки уже не так сильно бросались в глаза. Только речь, в которой прорывались иногда вульгарные, грубые выражения, да развитая работой широкая кость, которую не могли скрыть никакие наряды, все еще говорили, что когда-то в прошлом она знала тяжелый физический труд.

– Опять не в духе? – граф принял кофе, поставил его на стол и взглянул на мрачно сдвинутые брови О-Суми, севшей напротив.

– Голова болит, мочи нет.

– А ты позвала бы Аояги, пусть посмотрит.

О-Суми, не отвечая, растирала виски пальцами. На руке ее блестело по меньшей мере три кольца с драгоценными камнями.

– А что делает Аки?

– Спит еще… почивает, я хотела сказать.

– Девочки в школе?

– Да.

– Мити тоже?

– Да.

– Это хорошо что она тоже в школе. Раньше, бывало, как накажешь ее, так по два-три дня не вытащишь девчонку из комнаты… Это хорошо, что она тоже пошла.

– Старшая барышня в последнее время охотнее бывает в школе, чем дома.

– Почему это?

– Потому что госпожи нет.

Граф криво усмехнулся.

– Ну, прямо руки опускаются, такая упрямая барышня. Просто диву даешься! Подумать только, ведь совсем еще маленькая, а как умеет оскорбить человека…

Вот хотя бы меня, например… Ведь никогда не назовет меня «О-Суми», а всегда «Суми, Суми», словно кличкой какой-то… Фуса-тян, Ёт-тян – те ласкают Аки, играют с ним, и только старшая барышня уж так-то с ним неприветлива… Из-за того, что я из простых, она и молодого господина презирает… Уж как это мне обидно… – О-Суми заплакала.

– Беда с этой девчонкой! Когда вернется из школы – скажи ей еще раз, а если опять не послушает – я снова накажу ее. Полно, полно, не плачь, стоит ли плакать по таким пустякам?

– Да ведь не одна только старшая барышня… Все меня презирают.

– Кто это еще?

– Да вот эта – в европейских платьях все ходит, госпожа Сасакура, она тоже… Уставится мне прямо в лицо и даже вот нистолечко не поклонится! Как подумаю, что вечно мне придется быть на задворках, что никогда я не смогу открыто общаться с замужними женщинами… Да тот же Аки, когда вырастет, будет звать меня не по имени, как других людей, а этой оскорбительной кличкой… Нет, чем так мучиться, чем так страдать, гораздо лучше умереть… Лучше бы мне оставаться крестьянкой в Нумадзу, как раньше…

– Пусть себе говорят что хотят! Что тебе за дело до людской болтовни? Ведь я же с тобой!

– Никого у меня нет! Господин тоже нисколько меня не любит…

Граф рассмеялся.

– Вот как? А кто отправил жену в Нумадзу?

– Да разве это доказательство вашей любви? Подумаешь, отправили… Все время об этом твердите, а на самом деле определенно любите госпожу… Если она вам так дорога, так лучше вызвали бы ее обратно телеграммой… Да, да, можете позвать ее обратно. А меня отпустите, все равно мне не жить на свете…

– Не болтай глупости.

– Глупости, конечно… Ведь я же глупая… Ясное дело, я не такая ученая, как госпожа… Если я вам так противна, отпустите меня… Я покончу с собой – брошусь с моста в речку Каногава… – и О-Суми зарыдала еще громче.