Альберт Мальц - Письмо с фермы

А они тем временем запугивают нас, грозятся бросить в ямы с известью за Сиссибелом, а тогда уж ничего не поделаешь, будешь валяться, как скотина. Потом слышу – старик Могенс стонет, а сам думаю: «Все вытерплю, только не бейте в пах, как Джулиуса. Этого мне не перенести». И сам же себе говорю: «Нет. Что бы со мной ни сделали, все стерплю. Пощады просить не буду». – Время тянулось так долго, просто передать трудно.

На Джулиуса они больше всего злились. Обзывают его всякими словами, бьют, подводят к нему то одного, то другого, знакомят – в общем игру затеяли. И все, должно быть, потому, что он настоящий герой и не захотел связываться с их Легионом после того, как там такие заправилы появились. В подвале много всякого народу было, не только члены Легиона. Все больше мальчишки, которые обзавелись ружьями и захотели себя показать. Расхаживают взад и вперед, обзывают нас красной сволочью, льют нам виски на голову, а то подойдет какой-нибудь и ударит башмачищем, или наступит всей ногой на руку, отскочит и извиняется: «Виноват, мистер!» – будто нечаянно. Поэтому у меня обе руки и болят.

Наконец оттащили нас в переулок, и там Сондегард спрашивает: – Ну, красная сволочь, теперь забудете про свой союз? – Джулиус хоть и на ногах не держится, а все-таки крикнул: – Иди ты к чортовой матери! – А Могенс сказал: – Я бы твоими крысами своих свиней кормить не стал. У тебя крысы в доме – и те ядовитые. (Могенс из госпиталя не скоро выйдет. Доктор говорит: у него все мышцы на правой лопатке порваны. Его дела плохи.)

Потом они заставили нас пройти сквозь строй, и никто не пропустил, каждый ударил. К этому времени я уже ничего не чувствовал, а только следил за Джулиусом. Он идти не мог, полз на четвереньках, а они его дубинками лупили.

Потом повезли нас за город и там выкинули из машин. Не будь это в субботу, лежать бы нам связанными всю ночь. Но вскоре слышим – идёт машина. Джеспер вылез на дорогу и лёг на самой середине. Оказался один из наших, Саул Андерсон. Он, как увидел это зрелище, так давай плакать.

Вот какие у нас дела делались с тех пор, как ты уехал. Мы за это время многому научились. Во-первых, теперь нам уже известно, кто крепко связан с союзом, а кто при первой же опасности пойдёт на попятный. Тут для тебя было бы много неожиданного. Нашлись такие, которые испугались, перестали ходить на собрания или отделывались от них под любым предлогом, а другие являлись, да говорили, что сейчас надо свернуть работу, прекратить на время борьбу за пособия, не противиться выселениям. Но есть и такие, от которых никто этого не ждал, а они держатся молодцами. Настоящие парни, вроде Пита Бэбниса. Он раньше особой активностью не отличался, а сейчас работает во-всю. И ещё несколько человек.

С тех самых пор собрания мы созываем регулярно, но теперь все приходят с ружьями. А около наших домов (около тех фермеров, которых избили) день и ночь дежурят по четыре человека. Ради дежурства и работу бросают, хотя сейчас идёт уборка. Впрочем, по правде говоря, и убирать-то особенно нечего. С тех пор, как ты уехал, дождей не было.

На другой же день после этого случая мы решили вооружиться в целях самозащиты. В Калливилле была какая-то ярмарка – и губернатор туда приехал. Мы послали ему телеграмму, требовали, чтобы правительство штата за нас вступилось. Ведь от шерифа всё равно ничего не добьёшься, раз он сам в этом участвовал. А губернатор ответил, что это вне его компетенции. Ну, что ты скажешь? Он нас, наверное, и за людей не считает. Одно слово – фермеры.

Тогда мы разослали своих людей за патронами по всем магазинам на шестьдесят миль в окружности, потому что в некоторых городах, например, в Ист-Бриттерсе, нам их не продавали. Знаешь, какую штуку выкинул Саул Свенсон? Явился в понедельник утром в Ист-Бриттерс и говорит: – Дайте мне коробку патронов для сорокачетырёхдюй-мовки. – Что он член союза – это все прекрасно знают, к тому же там оказался кое-кто из той компании, включая и самого хозяина магазина Хэнки, а он один из самых оголтелых. Хэнки его спрашивает: – Зачем это тебе такие патроны? – А Саул отвечает: – На кроликов хочу поохотиться, – Хэнки говорит: – Кто оке такими по кроликам стреляет? Они велики. – Саул ему на это: – Ничего, Хэнки, в наших местах кролики большие. – Как это тебе

нравится? Хэнки так растерялся, что пошёл и достал ему патроны. Но потом их перестали продавать.

Вот они, дела-то! Я таких длинных писем в жизни не писал, но скажу тебе правду. Посылаю я это письмо в надежде на то, что ты, может быть, используешь его для рассказа, пусть люди знают, какие вещи творятся у нас в Соединённых Штатах. В наших местах газеты ни одной строчки про нас не напечатали, хотя все об этом знают, везде это обсуждается.

Вывод отсюда только один: нам, фермерам, надо потрудиться, чтобы наш союз разрастался, как здешний чертополох, который ничем не остановишь, при всём желании. На взгляд он некрасивый, а живучий.

Сарра просит передать, чтобы ты приезжал на будущий год, может быть, засухи не будет, и мы тебя покормим повкуснее. Говорит: он, наверное, решил, что мы его на диэту посадили. И Сэнни просит передать то же самое, только разобрать её трудно – лепечет она так, будто у неё зубов во рту в два раза больше, чем следует.

Пиши о себе, о том, что у вас в больших городах делается. Спасибо за журналы, как-нибудь на днях я попробую составить листовку, – работы у нас сейчас по горло.

Твой друг

Лестер Кули.