Кнут Гамсун - Под осенней звездой

– Спасибо вам, прекрасная фрекен, вы были так добры!

Она поглядела на меня с удивлением, нахмурила брови и густо покраснела. Потом все же справилась с собой и поспешно вышла из кухни. Такая юная, совсем еще девочка…

А я хорош, нечего сказать!

Проклиная себя, я побрел в лес, подальше от людских глаз. Вот дурак, вот наглец, не мог придержать язык. Пошлый болтун!

Пасторская усадьба стояла на лесистом склоне, а плоская вершина холма была расчищена под пашню. Мне пришло в голову, что хорошо бы колодец выкопать наверху и проложить к дому водопровод. Я прикинул высоту холма и решил, что уклон вполне достаточен; возвращаясь домой, я измерил расстояние шагами, по лучилось примерно двести пятьдесят футов.

Впрочем, что мне до этого колодца? Довольно глу постей, знай свое место, а то опять сунешься куда не просят и сболтнешь лишнее!

В понедельник утром вернулся Гринхусен, и мы ста ли копать колодец. Старик пастор снова вышел к нам и попросил врыть столб у дороги в церковь. Столб стоял там и раньше, на нем вывешивались всякие объявления, но его повалило ветром.

Мы врыли новый столб, употребив все старания, чтобы он стоял ровно, а сверху приладили цинковый колпак от дождя.

Пока я приколачивал колпак, Гринхусен сказал пас тору, что столб можно выкрасить красной краской; у него были остатки краски, которой он красил лачугу Гунхильды. Но пастор предпочитал белый цвет, а Гринхусен так глупо настаивал, пришлось мне самому сказать, что белые бумажки будут лучше видны на крас ном столбе. Пастор улыбнулся, и бесчисленные морщин ки разбежались у него вокруг глаз.

– Что ж, пожалуй, ты прав, – сказал он.

О большем я и не мечтал: его улыбка и похвала польстили мне, и я был счастлив.

Пришла пасторская дочка и завела с Гринхусеном разговор, ей хотелось знать, что за кардинала в красной мантии он здесь поставил. А меня она словно не заме чала и даже не ответила, когда я поклонился.

За обедом я с трудом скрывал отвращение. И вовсе не из-за плохого кушанья, – просто у Гринхусена была отвратительная манера есть суп, и губы у него лоснились от жира. «Воображаю, что будет, когда он при мется за кашу!» – подумал я нервно.

После обеда Гринхусен растянулся на скамье, пред вкушая отдых после сытной еды, и тут я, не выдержав, крикнул ему:

– Слушай, ты бы хоть рот утер!

Он поглядел на меня, утерся, потом поглядел на свою ладонь.

– Рот? – переспросил он.

Я поспешил сгладить неприятное впечатление от своих слов и пошутил:

– Ха-ха-ха! Ты попался на удочку, Гринхусен!

Но я был недоволен собой и поспешил выйти из пи воварни.

«Ладно, пускай, – подумал я, – а все равно этой молодой красотке придется отвечать на мои поклоны. Скоро она увидит, на что я способен». Ведь я уже обдумал во всех подробностях, как провести от колодца водопровод. У меня не было снаряда, чтобы определить уклон холма, и я принялся мастерить его своими рука ми. Я изготовил деревянную трубку, приделал к ее кон цам два обыкновенных ламповых стекла, заполнил их водой и замазал глиной.

У пастора то и дело находилась всякая мелкая работа: выяснилось, что надо то поправить каменную лестницу, то укрепить фундамент; а там приспела пора возить с поля хлеб, и пришлось чинить прогнивший мо стик у амбара. Пастор любил порядок, а нам было все равно, что делать, так как платил он поденно. Но Гринхусен с каждым днем все больше меня раздражал.

Он резал хлеб сальным н ожом, прижимая буханку к груди, и беспрерывно облизывал лезвие, а я не мог этого видеть; к тому же мылся он только по воскресеньям, а всю неделю ходил грязный. Утром и вечером на его длинном носу обычно висела блестящая капля. А какие у него были ногти! А уши – ужас, да и только.

Но, увы, я сам был выскочкой и хорошим манерам выучился в кафе. Часто я не мог удержаться, ругал своего товарища за нечистоплотность, отчего между нами возникла неприязнь, и я чувствовал, что скоро нам придется расстаться. Мы едва разговаривали друг с другом.

Колодец до сих пор не вырыт. Наступило воскресе нье, и Гринхусен отправился домой.

Мои снаряд был уже готов, я залез на крышу и установил его там. Оказалось, что отметка, соответст вующая высоте крыши, на много метров ниже вершины холма. Отлично. Если даже принять в расчет, что уровень воды в колодце окажется на целый метр ниже, напор все равно будет достаточен.

Я увидел с крыши пасторского сына. Его зовут Харальд Мельцер. Что я делаю там, на крыше? Измеряю уклон холма? А для чего? Зачем мне понадобилось это знать? А можно и ему попробовать?

Я отыскал веревку метров в десять длиной и изме рил холм от подошвы до вершины, а Харальд мне по могал. Потом мы снова спустились в усадьбу, я пошел к пастору и рассказал ему о своих планах.

Пастор дал мне высказаться до конца и слушал со вниманием.

– Вот что я на это скажу, – заметил он с улыбкой. – Положим, ты прав. Но ведь это будет стоить не дешево. А что мы выгадаем?

– До места, где мы начали копать, семьдесят шагов. А ведь служанкам придется ходить к колодцу во вся кую погоду, зимой и летом.

– Так-то оно так. Но ведь на это нужно целое со стояние.

– Если не считать колодца, который вам все равно необходим, весь водопровод, считая трубы и работу, обойдется не дороже двухсот крон, – сказал я.

Пастор удивился.

– Не больше?

– Нет.

Я всякий раз многозначительно медлил перед тем как ответить, словно от природы был рассудительным, таким и родился на свет; на самом же деле я давным– давно все обдумал.

– Конечно, это было бы очень удобно, – сказал пастор раздумчиво. – Кроме всего прочего, от бочки с водой на кухне всегда сырость.

– И к тому же воду еще приходится таскать в жи лые комнаты.

– Ну, тут уж ничего не поделаешь. Жилые комнаты наверху.

– А мы и наверх проведем трубы.

– В самом деле? На второй этаж? А напора хва тит?

Я дольше прежнего помедлил с ответом, глубокомысленно раздумывая.

– Полагаю, что можно сказать с полной уверенно стью: напора хватит в избытке до самого верха, – из рек я.

– Значит, ты так полагаешь? – воскликнул пастор. – Ну, тогда пойдем, посмотрим, где ты намерен копать колодец.

Мы поднялись на холм втроем, пастор, Харальд и я. Я дал пастору взглянуть в мою трубу, и он убедился, что напора хватит с избытком.

– Надо будет мне посоветоваться с твоим товари щем, – сказал он.

Тут я, чтобы умалить достоинства Гринхусена, за явил:

– Нет, он в этом ничего не смыслит.

Пастор посмотрел на меня.

– Ты так думаешь? – сказал он.

Мы спустились с холма. Пастор говорил, словно размышлял вслух:

– Конечно, ты прав, всю зиму приходится таскать воду. И лето тоже. Я посоветуюсь с домашними. И он ушел в дом.