Андрей Белый - Маски

– Ты, Тирочка?

Тителев из табаковки набитой щепоть табаку урывнул, свирепейше вдавнул ее в трубочку; трубочку – в рот; и – в разрывы табачного дыма:

– Леоночка!

А из-за дыма не глазиком – глазом расплавленным-, тяжеловесным топазом:

– Ты что?

Она ручками, как не своими, а крадеными, искромсала перо снятой шляпы; и – переюркнула: на ключ; головою – в подушку: медведь темно-бурый, как мгла косолапая, лапил.

В темки заиграли: все трое!

____________________

Ночь, полная собственным словом, которого днем не услышишь, – слепцово безочье, – разорвана в клочья!

Тень, – в день обледненно смаляяся, села в щелях: косяками; уже выглавлялись беспрокие сутолочи всех предметов: из слабых объятий склоненных теней; выглавлялась постель белоснежной подушечкой; —

– личико синее – – с ручкой, воздетой и выбросившей лезвие, засверкавшее над занавесочкой в сивые рыжины туч.

Лезвие разрезального ножика сверком своим прокололо подушечку смятую.

Утром выскочила разбитной и вертлявою девочкой, смехом икливым стараясь стереть впечатления.

Тителев неоткровенно борзил перебегами глазок с очков Никанора Иваныча на безответицу… даже не глаз ее; видел в себя убежавшую бель да круги сине-зеленоватого личика с ярким раздергом безглазого рта.

Никанор же Иванович, навись сев, сеял табачные встрехи, смекая, что Элеонора Леоновна —

– тайно была на свидание с барышней приведена офицером; и это – комплот против, гложет быть, мужа; и – каверз его; ей, пожалуй, довериться можно, чтобы ей —

– эдак-так, – приоткрыть!

И – так далее.

Тителев, от двоемыслия, – в дверь.

Никанор, —

– эдак, так: —

– де болезни есть разные; зоб-де растет; толстякам неудобно – и эдак, – и так, – коль утек под заборы от глаз полицейского – жизненный модум фальшивомонетчиков; – все, разумеется, тонко: намеками!… —

– Элеонора из желтой, сквозной своей шали подбросила ручку в берет, и вертела своей папиросочкой; ткнулась со смехом икливым: в пестрятинку.

– Вы посмотрите… Узорики – в клетку: зеленое, красное… Шашечки… В каждой, как солнечный зайчик, – желток… Поле – дикое… Это – материя кресел и штор брату, вашему: в комнату!

В рот папироску, за дым облетающий и перевивчато легкий прошла, как в свой сон.

И – оттуда: в дымочек:

– Не стоит, голубчик, допытываться!

Да, слова – арабески: дымки – занавески; как чертики в форточку, в Козиев Третий взвиваются; Козиев Третий взвивается – в рок!

Все – взвилось!

Глазки, – как лезвия: блески резкие! Не доверяйтесь: предательница!

____________________

Едва сели за стол они, Тителев, бросив салфетку, откинулся; и в Никанора Иваныча глазом, как тяжеловесным топазом, – ударился —

– яростно!

– Чорт вас дери!

Взяв кепку и очень жестокую трость, его вывлек он:

– Слушайте! – трубочкой; а харахорик; ведомый в репейник, кусался словами.

– Садитесь!

Ткнул тростью в бревнину:

– Не перебивайте меня!

Усмири!

– Я не сяду, – так чч-то!… И не стану… – хлоп, хвать: скорохватая лапа какая!

– Неспроста во мне катастрофа с Иваном Иванычем, – силой усаживал Тителев, – вызвала мысли о вас: зная ваши прекрасные, – бил по подтяжке, привздернувши бороду, – свойства, естественно, я…

Харахорик, сорвавшись, писал по колдобинам витиеватые скорописи, чтобы свойства такие отвергнуть.

И гулькали сивоголовые голуби.

– Дайте сказать… Ну-те: мог положиться на вас!

– Перебью! – сиганул Никанор, и руками в карманы всучился, – во-первых: вы с братом, Иваном, – знакомы?

Мелькнуло, как издали: «Не удержусь и все карты открою!» И – выехав левым плечом, но отъехавши правым: взапых.

– Во-вторых: вы утаивали много данных, их мне обещав: вышла ж – фига со сливками!

– Эк!… Сколоколили!…

– В-третьих, – и палец загнув ему в бороду, – вы-то откуда узнали, чч-то… факт нападенья на брата, Ивана, еще неизвестен полиции в ряде подробностей… Вы-то кто?… Сыщик?… В-четвертых, – расшарк иронический, – где основания думать, что здесь, – бросил руки направо, налево, очками поблескивая, – брат, Иван, – в безопасности? Взаверть: оглядывал с победоносной иронией Тителева: тот – за вырез жилетика: пальцами бить:

– И на это отвечу… Но мы отвлекаемся: сядьте… И – бросьте саркастику [13]эту…

Пройдясь:

– Зная лично…

– Да я вас не знал-с!

– Мы встречались лет двадцать назад… Ну, – развел он руками, – я не виноват, что меня позабыли вы; неудивительно: я – изменился… Потом надрыгаетесь: слушайте!… Зная, из братниных слов вплоть до случая с шубой и с клаком, которыми… Дрыганец бросьте-ка… хо!

Трубку выхватив, белыми он разблистался зубами; и снова приблизил лицо узкоглазое:

– Думаете, что подглядки ушибли меня? Да ни капли… Сидите… Мотивы-то были ль подглядывать? – встал он на цыпочки. – Были, – присел и губами всосался, «пох-пох», дымом в нос.

– Были, – спрашиваю?

– Были…

– Я говорю – то же самое…

И указательным пальцем – в плечо:

– Стуки слышали?… Стуки-то – были?…

Пождал.

– Так подглядывать право имели… я вас провоцировал. Вы – суетник; много стреляной дичи валяется; бойтеся стремглавых решений… – ушел он в усы. – Пока – все по программе; а что сверх программы, – придите; и – спрашивайте…

Никанор, рот раскрыв и колено свое обхватив, растирал подбородок с волнением; тяжесть молчания сбросилась; вспыхнула искра доверия.

Вдруг —

– улыбнулся: пленительно!

____________________

– Вашего брата я знал; и – Надежду Ивановну… Скрыл же до сроку, – задумался Тителев, вскидываясь в передерги мушиные, снежные: с неба зареяли; плечами – в уши, а пальцами – в боки.

Стоял, вздернув трубочку:

– Ну-те… Открытие брата, – разрыв всего дела военного, о чем бедняга не думал: другие подумали… Кто – невдомек? Все еще?

Ткнулся пальцем в плечо:

– Генеральные штабы!

– Что: чч-то?!? —

– Впереборку задренькала где-то струна; голос, перебираемый сипом, за-дренькал за ней":

– «Пагубб-йли… меньн-ня… вв-ааи… очч-хи».

– «Ляля… погубили… меня!…»

– Понимаете, что это значит: не штаб даже – ш-т-а-б-ы!

– !

– Трындрын! —

– Звуки, перебитые с прохватом молчанья, – взрывались еще; сипом перебиваемый голос:

– Змээйаа… падкал-хооо-дд-ная ттхы!

– Трынн! —

– струна впереборку!

Теперь только понял!

За братом, Иваном, – охота великих держав!

____________________

Тут – в испарину.

Брат, —

– брат, Иван, —

– в Табачихинском с зонтиком черным, в проломленном, косо надетом своем котелке улепетывает; а за ним —

– Китченер,

– Фош, —

– грохочут тяжелыми танками; падают с треском заборы за братом, Иваном!

И все занавески взвились: Гартагалов, взвитой с Феле-фоковым в небо, – лишь хохлины выпуклого, черно-бурого дыма из дыр – не Москвы, – в высвет красных, занявших зарев!