Элизабет Боуэн - Житье человеческое

– Но послушайте, мадам, – учтиво начал Джеймсон. Нескладно вышло: как после такого приема попросишься в дом, к огню?! Только бы она разглядела их в этой кромешной тьме! Женщина, верно, была молода и добра: когда она стала сердито задергивать штору, они увидели ее руки – округлые и мягкие. – Пожалуйста, выслушайте нас! Мы заблудились. Не подскажете ли нам дорогу?

Женщина вроде бы заколебалась.

– Кто вы такие? Что вам нужно? – спросила она.

– Мы студенты, путешествуем, сбились с дороги, идем уже долго, но не встретили ни души. Можно поговорить с вашим мужем?

– Он спит, – поспешно ответила она, – его брат и собака тоже спят у камина в гостиной. Я не хочу их будить. В комнате ребенок, и я не могу отсюда кричать, он потом не успокоится всю ночь. Обещайте, что не сделаете ничего плохого. Правда?… Тогда я сойду к вам.

Она опустила штору, было слышно, как шаги ее удаляются к двери. Друзья ждали; время тянулось бесконечно медленно. Внизу, на первом этаже, светилось еще одно окно. На шторах симметрично проступали четкие тени портьер. В этой скрытой от их глаз комнате скрипнула дверь, послышались голоса – фраза, одна, другая… Вопрос, потом еще вопрос, ответ. Оказывается, все это время кто-то, ничем не выдавая себя, прислушивался к тому, что происходило снаружи. Они уповали на этого неведомого им человека, от которого теперь зависела их участь.

Они уже перестали обращать внимание на дождь, но инстинктивно поднялись под навес крыльца; послышался скрежет задвижки и бряцанье дверной цепочки.

– Неплохо забаррикадировались, – шепнул Джеймсон, и тут из-за двери в полоске неяркого света появилось женское лицо…

Как предполагал Джеймсон, да и Джеффрис в глубине души был убежден в этом, достичь понимания оказалось нетрудно.

– Это правда, что вы студенты… учитесь в колледже? Тогда вы еще совсем молодые. – Теперь она держалась с ними непринужденно. – Да, вы давно свернули не туда. Как вы только сюда добрались? Такая грязь. Скверная погода. Вот уж не позавидуешь тому, кого ночь застигла в дороге. Да, вам еще долго идти. Ступайте прямо к кирпичному заводу, там выйдете на дорогу к Миддлхэмптону. Муж говорит, что до города миль шесть, шесть с половиной. По средам ходят автобусы, но придется ждать до половины десятого. Отсюда до автобусной остановки минут двадцать ходу. Нет, поблизости никакой деревушки нет, просто перепутье дорог. Мы живем в глуши.

– Что ж, пойдем дальше, – натянуто сказал Джеймсон. – Может быть, укроемся от дождя возле кирпичного завода.

Женщина колебалась, щелкая задвижкой, она пристально вглядывалась в их лица, освещенные тусклым светом.

– Если хотите, можете зайти к нам… – наконец медленно проговорила она. – Только не шумите, не то разбудите ребенка… мужа и его брата. Пойдемте в гостиную, там тетушка.

Друзья последовали за ней.

В свете лампы, буквально ослепившем их, они рассмотрели наконец ее милое лицо, смущенные, встревоженные, но приветливые глаза; прямая осанка; еще совсем юная, пожалуй, их возраста. Трудно было поверить, что наверху плакал ее ребенок. На ней была розовая блузка, вокруг шеи – нитка кораллов; похоже, она только что приоделась, но от волнения уже забыла про это. В глубине глаз таился тоскливый страх. Молодым людям казалось, что она лихорадочно старается осмыслить их появление, но в сущности ей не было до них никакого дела. Лампа стояла на столе, рядом, перед озерцом света, скрестив руки на груди, сидела тучная пожилая женщина и спокойно смотрела на вошедших. Они сняли кепки; их щеки пылали от тепла, яркий свет слепил их. Они с затаенным любопытством переводили взгляды со старой женщины на молодую, разглядывали картины на стенах, мебель, посуду. Перед ними была Жена… Тетя… гостиная… дом.

– Тетя, я пригласила джентльменов зайти к нам.

– Вот оно что, – сказала тетя. На ее лице жили лишь пытливо устремленные на них глаза. – Да они промокли до нитки, наверное, идут издалека. – Она вопросительно смотрела на Джеймсона, хотя и не обращалась прямо к нему. Тот ответил уклончиво, что они в два часа вышли из Пидсторпа, – Значит, они не пили чай, – удовлетворенно заметила старая дама. Они признались, что выпить чай им действительно не пришлось.

Тетушка была воплощенное гостеприимство. Улыбка, появившаяся на губах, медленно заструилась по лицу, играя в складках щек. Тетушка предложила гостям сесть, снять куртки и посушить их у огня. Они повесили куртки на два многозначительно пустовавших крючка и, вежливо улыбаясь, уселись напротив тетушки. Джеймсон сощурил свои птичьи глаза и взъерошил волосы. Высокая грудь тетушки всколыхнулась, и она со вздохом сказала, что не возражала бы против чашки чая, разумеется, если найдутся еще желающие. Они уже больше часа задержались с ужином, похоже, ужинать придется еще не скоро – бог знает когда. Она приветливо разглядывала гостей, сказала, что рада им.

– Я в самом деле не представляю, – доверительно продолжала тетушка, подавшись к ним грузным телом, – не представляю, что случилось с Уильямом. Такой пунктуальный, ни разу не опаздывал к чаю. Надеюсь, ничего плохого не произошло.

Девушка, выскользнув из освещенного круга, застыла у окна, вся обратившись в слух. Когда тетушка снова повторила: «Неспокойно у меня на душе, вдруг с ним что-нибудь случилось, девушка медленно обернулась, широко раскрыв глаза.

– Перестаньте, тетя, – взмолилась она, – заладили: случилось, случилось. Да что могло случиться? Просто он задерживается.

– Раньше он никогда не задерживался, – упрямо твердила тетушка. – Не было такого случая. Ни за что бы не поверила, что он заглянул в пивную, и все-таки…

– Боже, – застонала девушка, сжавшись, как от нестерпимой боли.

– А я подумал… – начал было Джеймсон, но Джеффри толкнул его под столом ногой, и тот осекся. Оба вспомнили что свет на первом этаже горел только в одном окне. Значит, из страха она солгала; и они тут же почувствовали себя сильными и великодушными, готовыми защитить ее. Старая дама подмигнула им с видом заговорщицы, словно приглашая без церемоний заглянуть в душу племянницы, где она чувствовала себя такой же полноправной хозяйкой, как и в ее доме.

– Энни ужасно беспокоится, – сказала она, обращаясь к ним за сочувствием. Потом перевела взгляд на девушку и после неловкой паузы продолжала: – Ну что же, Энни, накрывай к ужину, выпьем по чашке чая и съедим что-нибудь. Всегда так: сидеть и ждать кого-то, да откладывать все до его прихода, так никогда и не дождешься. Если он идет, так придет, и тем скорее, коли не ждешь.

– Если идет! – эхом отозвалась Энни. Она стояла у буфета и доставала тарелки, но после тетушкиных слов обернулась. – Он идет к себе домой! Уж не думаете ли вы, что он упал в канал, – воскликнула она и тут же осеклась, испугавшись собственных слов, будто их сказал кто-то другой.