Бальтасар Грасиан - Критикон

Критило сокрушался, оплакивая подобную жестокость, – шутка ли, хоронить живых людей! Но Чванный, посмеявшись его слезам, сказал:

– Полно тебе, да они сами, чтобы не убивать себя трудами, заживо себя погребают, на собственных ногах вступают в склеп праздности, влезают в урны бездействия, где их покрывает пыль вечного забвения.

– Кто этот вельможа, почиющий в гробу смрадной похоти?

– Тот, кто никогда не станет чем-то большим, чем был доныне. А о том, другом, стало известно, что он был мертв, раньше, чем узнали, что он жив, – его рождение было его смертью. Взгляните на того государя – всего-то шуму от него на свете был его первый плач, когда появился на свет.

– Я замечаю, – сказал Критило, – что тут, среди заживо погребенных, нет ни одного французского дворянина, хотя есть множество дворян других наций.

А это, – отвечал Честолюбивый, – особая привилегия французской нации, заслуги там награждаются. Знайте, что в воинственном сем королевстве ни одна девица не пойдет замуж за человека, который не участвовал в нескольких походах, – кто почиет на ложе праздности, не видать ему ложа брачного. Да, тамошние дамы отвергают придворных Адонисов ради отважных Марсов.

– О, у этих мадамочек хороший вкус! Такой же обычай ввела среди своих придворных дам католическая королева донья Изабелла, но продержался он недолго; она же первая из королев брала в услужение дочерей первых вельмож.

В лентяйских склепах было полно не посмертно живых, но при жизни мертвых – и не только наследников славных родов, но и вторых сыновей, наследников запасных, и третьих, и четвертых, которые не помышляли искать удачи и славы ни в сражениях, ни в университетах. Покоились они на игорных столах, в трясине разврата, на лоне праздности, верной спутницы порока. И что удивительно – на виду у их папочек и мамочек, которые, одержимые пагубной жалостью, охали, что у детки, вишь, ноготок сломался, не замечая тяжких увечий чести и совести.

Пройдя по вольной области подданных Праздности, по лугам увеселений, по обширным поприщам пороков, увидели наши странники мрачный грот, зияющее устье зловещей пещеры, находившейся у подошвы кичливой горы, в самом низу склона, – антипод занесшегося дворца почета и чести, во всем ему противоположный: ежели дворец тянулся главою вверх, дабы увенчаться звездами, пещера разверзала пасть, дабы похоронить в безднах забвения; там все устремлялось к небу, здесь влачилось по земле – вкусы у людей разные, но, так или иначе, чаще к дурному, чем к хорошему. Меж дворцом и пещерой расстояние было как от крайней заносчивости до крайней низости. Темное, сумрачное устье поражало взоры – само безобразие делало его более заметным. Внутри пещера была огромная, ничем не украшенная, очертаниями неправильная, кругом голо и гадко; но при всем уродстве поглощала она уйму прекрасных вещей: кареты, запряженные тремя шестерками; коляски с шестью гнедыми или мышиными жеребчиками, кресла, носилки и сани – и ни одной триумфальной колесницы. Андренио, вконец изумленный, таращил глаза на это диво, а Критило, подстрекаемый неуемной любознательностью, начал расспрашивать, что это за пещера. Испустив тяжкий вздох из самых глубин своего огорчения, Честолюбивый сказал:

– О, заботы людские! О, всесильное Ничто! Узнай же, Критило, это и есть та самая, столь же знаменитая, сколь бесславная, пещера, гробница для многих и многих живых, последнее пристанище для трех четвертей человечества, это – только не пугайся! – Пещера Ничто.

– Как это – Ничто? – возразил Андренио. – Я вижу, как в нее вливается мощный поток века, бурная река мира, многолюдные города, шумные столицы, целые королевства!

– Но заметь – хотя, как ты говоришь, все туда уходит, пещера все так же пуста.

– Ух, а сколько людей туда проваливается!

– А внутри – ни души.

– Что с ними делается?

– То, что сами делали.

– Во что они обращаются?

– В то чем занимались: были ничем, занимались ничем – и обратились в ничто.

Тут, желая войти в пещеру, приблизился к странникам некто и сказал:

– Я. господа, все на свете перепробовал – и не нашел лучшего ремесла или должности, чем ничегонеделание.

И ухнул в дыру. Туда же направлялась важная особа в сопровождении свиты слуг и придворных, мчась на парусах прихоти, и не могли ее остановить ни мольбы верных слуг, ни советы друзей. Честолюбивый преградил ей дорогу со словами:

– О, сиятельнейший, светлейший – или как там вас – сеньор!

Как может ваше сиятельство вести себя подобным образом, когда могли бы стать прославленным князем, красою своего рода, славою своего века, свершая дела достопамятные и героические? Зачем желаете похоронить себя заживо?

– Убирайся прочь, – отвечала особа, – ничего я не желаю, ничем не дорожу, желаю жить по своей воле, наслаждаться роскошью. Мне – утомляться? Мне – утруждаться? Славно, клянусь жизнью! Не бывать этому!

С этими словами и без всяких дел особа скрылась, и имя ее заглохло навеки.

Вслед за нею показался юный франтик, вся сила которого была не в руках, а в ногах, – решительно, но не рассудительно, устремился он к дыре. Честолюбец его окликнул:

– Эй, сеньор дон Такой-то, одно слово об одном деле! Как это вы, сын отца великого, чьи героические дела гремят во всем мире, чье имя украсило свой век, намерены похоронить себя в праздности и гнусности?

– Не надоедайте мне, не учите меня жить. Предки мои столько всего насовершали, что мне совершенно ничего не оставили. Ничего мне не надо, не хочу я быть ничем, – твердил тот, ничуть не смущаясь.

Провалился и он – больше о нем ни слуху, ни духу.

Подобным же, вернее, неподобным, манером, исчезали в пещере одни и другие, те и эти, мир безлюдел, а роковая пучина никак не наполнялась, сколько ни валилось в нее званий и состояний. Исчезали там дворяне, титулованные, гранды, даже монархи. С изумлением глядя на одного могучего государя, ему говорили:

– И вы. государь, идете туда же?

– Не я иду, – отвечал он, – меня тянут.

– О нет, оправдание не годится.

Люди достойные, угодив туда, уже ничего не стоили, цветущие таланты увядали, способные становились ни на что не способны. Сперва утехи да забавы, потом бесчестье, с Веселого Лужка в Пещеру Ничто – и вечное забвение! Некий, с виду весьма важный, вельможа уже стоял одной ногой на пороге пещеры, как подошел к нему некто в жесткой, под стать нраву, бородой, человек суровый и дельный, и, удерживая вельможу за полу, передал поручение от государя, предлагавшего вельможе должность посла высшего ранга, которой домогались многие, но вельможа, отклоняя честь, отшутился:

– Не желаю чина, где ждет кручина.

Его снова убеждают – теперь принять жезл главнокомандующего.